Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос: подвиг и гибель. Управление командующего бтимв юго-западного фронта Вов юго западный фронт июль 1942 г

Экипаж танка Т-26 образца 1933 года под командованием лейтенанта С. М. Федорова подбил 2 немецких бронетранспортера. Юго-Западный фронт, июль 1941 года

Генерал-полковник фон Клейст рапортует генерал-фельдмаршалу фон Браухичу. Украина, июль 1941 года

Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М. П. Кирпонос. На фото он еще в звании генерал-лейтенанта и в должности командующего Ленинградским округом, рядом с ним (справа) - Герой Советского Союза В. Х. Буйницкий

Немецкие солдаты в засаде. Украина, июль 1941 года

Легкий артиллерийский тягач Т-20 «Комсомолец», выведенный из строя воздушным авиаударом. Украина, июль 1941 года

Группа легких автомобилей вермахта Sd.Kfz.223 проводит тактическую разведку. Украина, группа армий «Юг», июль 1941 года

Немецкий танк Pz.Kpfw.II двигается мимо брошенного экипажем советского танка Т-26 образца 1933 года. Юго-Западный фронт, июль 1941 года

Полугусеничный транспортер буксирует расчет и 50-мм немецкую противотанковую пушку Pak 38. Украина, сектор ответственности 48-го моторизованного корпуса вермахта, июль 1941 года

Командующий Юго-Западным направлением, которое включало в себя Юго-Западный и Южный фронты, Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Снимок второй половины 30-х годов

Майор Б. С. Федосеев ставит задачи артиллеристам танкоистребительного дивизиона. Украина, 26-я армия Юго-Западного фронта, конец июля 1941 года

Германский легкий танк Pz.Kpfw.II Ausf.F или Ausf.C из состава 8-й роты 13 тд, подбитый советскими войсками в районе Днепропетровска. Украина, сентябрь 1941 года

Старший политрук В. Н. Авдеев раздает красноармейцам И. С. Баздеву и Ф. И. Астафьеву подарки, полученные от трудящихся города Мелитополя. Юго-Западный фронт, сентябрь 1941 года

Упавший в овраг артиллерийский тягач ЗиС-5 НАТИ со 152-мм гаубицей М-10 образца 1938 года на буксире. Украина, август 1941 года

Бронеавтомобиль управления Sd.Kfz.263, подбитый бойцами Юго-Западного фронта. Оснащен поручневой радиоантенной для передатчика дальнего действия. Украина, август 1941 года

Группа командиров и политработников 108-й танковой дивизии РККА, участвовавших в наступлении на танковую группу Гудериана. Слева направо: Астахов, Селиверстов, Луценко, Гришин, Иванов, Еремин, Перепечин. Брянский фронт, ударная группа 3-й армии РККА, сентябрь 1941 года

Герои танкисты, участвовавшие в боях с группой Гудериана. Слева направо: Григорий Бреславец - младший лейтенант, своим танком уничтожил 3 немецких танка и 2 150-мм орудия; Иван Венжега - старший сержант, уничтожил 3 вражеских танка и до роты пехоты противника. Брянский фронт, сентябрь 1941 года

Обед в части подполковника Груздева. Брянский фронт, ударные подразделения 3-й армии РККА, сентябрь 1941 года

Крестьянка поит бойцов Красной Армии свежим молоком. Красноармейцы вооружены 7,62-мм самозарядными винтовками СВТ-40. Брянский фронт, сентябрь 1941 года

Командующий войсками ЮЗН маршал С. К. Тимошенко. Снимок второй половины 30-х годов

Немецкие специалисты осматривают подбитый советский танк Т-34–76 выпуска конца августа 1941 года. Вероятно, эта боевая машина принадлежит 1-й танковой бригаде Красной Армии, приданной 2-му кавкорпусу РККА. Украина, район города Ромны, сентябрь 1941 года

Экипаж легкого танка БТ-7 под командованием сержанта Н. Никитина из 129-й танковой бригады РККА. Юго-Западный фронт, сентябрь 1941 года Советские бойцы, вышедшие в расположение своих войск из немецкого окружения. Украина, сентябрь 1941 года

Советские бойцы, вышедшие в расположение своих войск из немецкого окружения. Украина, сентябрь 1941 года

Члены героического танкового экипажа танка БТ, отличившиеся в боях в районе города Ромны. Слева направо: командир танка политрук Н. Т. Боровцев, стрелок-радист Н. Долгих, водитель сержант Ш. Х. Хабибулин. Юго-Западный фронт, 1-я танковая бригада, сентябрь 1941 года

Брошенный советским экипажем тяжелый танк КВ. Вероятно, танкисты пытались отбуксировать боевую машину, но по каким-то причинам сделать это не удалось. Танк достался немцам. Украина, сентябрь 1941 года

Типовой вариант капонирной установки 76,2-мм орудия (вид сбоку и сверху). Характеристика этой установки следующая: высота линии огня (при угле возвышения 0°) 1080 мм, высота оси цапф 880 мм, нормальная длина отката ствола 990–1040 мм, наибольшая возможность длины отката ствола 1080 мм, наибольший угол возвышения 12°, наибольший угол склонения 7°, сектор обстрела 40–60°, наибольшая дальность стрельбы (при угле 12°) 5,5 км

Типовой пулеметный бронеказемат легкого типа (вид сверху и сбоку)

Металлический станок для станкового пулемета системы «максима» (вид сбоку)

Устройство пулеметного станка для бронезакрытий казематного типа (вид сбоку)

ЯВЛЕНИЕ ПОЛКОВОДЦА

Восхождение Кирпоноса в высший круг советских полководцев произошло после завершения Советско-финской войны.

В декабре 1939 года он был назначен командиром 70-й стрелковой дивизией, перед тем понёсшей большие потери и выведенной в резерв для переформирования.

М.П. Кирпонос является автором и исполнителем дерзкого плана перехода советских войск по льду в тыл Выборгского укрепрайона - основного элемента мощнейшей «линии Маннергейма» , что обеспечило вполне скорое падение Выборга и победное завершение войны.

Операция, проведённая комдивом Кирпоносом, обеспечила выход советских войск - сквозь образованную брешь «линии Маннергейма» - на шоссе Ленинград-Хельсинки, что заставило финское руководство пойти на заключение мира на условиях советской стороны. Фактически в ту Зимнюю войну были возвращены некоторые территории, принадлежавшие России уже 200 лет и отданные большевиками в 1918-м.

Штурм Выборгского укрепрайона начался 4 марта. А уже 21 марта 1940 года Указом Президиума ВС СССР 70-я дивизия была награждена орденом Ленина, при этом М.П. Кирпонос и пятнадцать бойцов и командиров его дивизии были удостоены звания Героя Советского Союза.

ПУТЬ К БОЛЬШИМ ЗВЁЗДАМ

Михаил Кирпонос родился в крестьянской семье 9 (по н. ст. 22) января 1892 года в местечке Вертиевка Нежинского уезда Черниговской губернии. Во время Первой мировой войны, в 1915 году он был мобилизован и зачислен рядовым в запасной полк в г. Козлове (Мичуринск), где и закончил военно-фельдшерскую школу при 145-м эвакогоспитале. Воевать ему не довелось. Попав на фронт в августе 1917-го, он полностью окунулся в политические страсти, был избран в Солдатский комитет, а в конце ноября 1917-го стал уже председателем Ревсовета 26-го стрелкового корпуса, где, следуя линии партии большевиков, вёл переговоры с командованием австро-венгерского корпуса о прекращении боевых действий и организовал братание с противником.

Во время Гражданской войны М.П. Кирпонос участвовал в партизанской войне против австро-германских войск, воевал с гайдамаками. Был командиром полка в дивизии Щорса, воевал с Белой армией и петлюровцами.

У него рано проявилась склонность к педагогической деятельности. Он умел объяснять, ярко, с публицистическим задором излагал мысли. В 1920-м Кипонос становится помощником комиссара Второй Киевской школы Червонных старшин. Потом он немало учился сам, в 1927 году закончил Военную академию им. Фрунзе. Карьера его не была стремительной. Он командовал батальоном, был начальником штаба дивизии. В 1934 году Кирпонос назначен начальником и комиссаром Казанского пехотного училища им. Верховного Совета Татарской АССР. На этом посту он и был и до декабря 1939 года, до назначения командиром 70-й дивизии.

Знавшие Кирпоноса, указывают на его исключительную аккуратность, радушие, смелость в отстаивании своего мнения, мужество в принятии ответственных решений, но и житейскую человечность.

В 1937 году он, командир Казанского училища, отдал свою кисловодскую путевку одному из командиров взводов, который, как он узнал, нуждался в лечении именно в Кисловодске. Тот свой отпуск комбриг провёл у себя на малой родине.

Но хороший человек, как кто-то скажет, это не профессия. От командующего самым крупным и, по мнению Сталина, самым важным военным округом требовался большой полководческий талант…

Позже говорили, что Кирпанос оказался на должности командующего Киевским Особым военным округом и Юго-Западным фронтом случайно, так как после репрессий выбирать было уже не из кого. Отчасти, наверное, это так. Но лишь отчасти. Каждый оказывается на том месте и в то время, которое ему уготовлено судьбой и историей.

Есть сведения, что Сталин при назначении Кирпаноса указал ему на свой политический замысел - подготовить округ к войне, но так, чтобы не вызвать у немцев подозрений и не спровоцировать их нападение. Кирпонос как мог выполнял это устное указание. Он пытался провести решение о создании ударной группировки в глубине округа, за счет войск прикрытия границы. Но этот план не был утверждён.

ОБОРОНА КИЕВА

План немецкой стороны взять Киев одним пронзающим Юго-Западный фронт ударом не увенчался успехом. Но к этому шло. Житомир пал 7 июля. Танковая группа Клейста вырвались на Киевское шоссе. Расстояние до украинской столицы - 130 километров. Через четыре дня, 11 июля противник был остановлен в 20 километрах от Киева, на реке Ирпень. Немецкой стороне были навязаны тяжёлые позиционные бои.

Здесь Кирпоносом была одержана замечательная тактическая победа, которая будет иметь для дальнейших событий немалое значение. У немецкого командования вскоре лопнет надежда на то, что одолеет Юго-Западный фронт силами группы армий «Юг» и задействует в Киевской операции часть сил группы армий «Центр», на месяц отвлечёт их с московского направления.

Ведя позиционные бои, М.П. Кирпонос показал себя здесь уже выдающимся полководцем: он проявил исключительную выдержку, не бросив резервы в бой, когда выдержка уже изменила и С.М. Будённому, требовавшему ввести в бой резервы, и Сталину. Когда силы немцев были многократно ослаблены и их давление прекратилось, он ввел в дело свежие дивизии и опрокинул немецкие части. Тогда в Голоссевском лесу взошла звезда полковника А.И. Родимцева, командира воздушно-десантной бригады, в будущем прославленного полководца. Подобный приём будет использован через два года в гораздо более крупных масштабах на Курской дуге. К 16 августа часть пригородов Киева была очищена от немцев, положение, с которого немцы начали наступление 4 августа, было восстановлено, положение стабилизировалось.

ГИБЕЛЬ ГЕНЕРАЛА

Приказ Ставки об оставлении Киева поступил 18 сентября. Но ещё 11 сентября армии Юго-Западного фронта не могли бы выйти из кольца окружения.

Кирпонос мог улететь на последнем самолёте, имевшемся при его штабе. На нём он отправил раненых.

Старший политрук В.С. Жадовский, состоявший для особых поручений при члене Военного совета Юго-Западного фронта, был свидетелем гибели командующего фронтом. Рассказ его записан, он начинается словами: «В ночь на 20 сентября мы отходили на восток. Шли пешком, так как свои автомашины бросили ещё в районе Вороньки… Около 8 часов утра 20 сентября наша колонна, не доходя 12 км до Лохвицы, укрылась в глубокой лощине юго-восточнее и восточнее хутора Дрюковщина, заросшей густым кустарником, дубняком, орешником, клёном, липами. Длина её примерно 700 - 800 м, ширина 300 - 400 м и глубина метров 25… К 10 часам утра со стороны Лохвицы немцы открыли по роще сильный миномётный огонь. Одновременно к оврагу вышло до 20 автомашин с автоматчиками под прикрытием 10 - 12 танков. Они плотным кольцом окружили овраг, ведя по нему ураганный огонь.

В роще сразу появилось много убитых и раненых. В этой обстановке Военный совет принял решение: контратакой и рукопашной схваткой пробить брешь, вырваться из кольца окружения и уйти из оврага. Генералы с винтовками, гранатами и бутылками с горючей смесью вместе со всеми шли в атаку. Но силы были неравны. Под уничтожающим огнём немцев несколько раз приходилось отходить назад в овраг. Таких атак было три или четыре. Во время одной из них генерал-полковник М.П. Кирпонос был ранен в левую ногу - ему перебило берцовую кость ниже колена. Его пришлось оттащить в овраг. Там мы вместе с порученцем Кирпоноса майором Гненным разрезали ему сапог, сняли его с ноги и рану перевязали. Двигаться сам он уже не мог и вынужден был сидеть в густом кустарнике у щели, выкопанной в скате оврага…

Будучи раненым, М.П. Кирпонос получал сведения об обстановке и давал соответствующие указания. Гитлеровцы не прекращали огонь до наступления сумерек. Около 7 часов вечера у родника вблизи щели, на краю которой сидел М.П. Кирпонос, примерно в 3 - 4 метрах от него разорвалась вражеская мина. Михаил Петрович схватился за голову и упал на грудь.

Один осколок пробил каску с левой стороны головы, второй ударил в грудь около левого кармана кителя. Раны оказались смертельными. Через 1-1,5 минуты он умер… 26 октября 1941 года мы с майором Гненным прибыли в штаб фронта, в город Валуйки и устно доложили командованию Юго-Западного фронта (нового формирования) обстоятельства гибели Военного совета и М.П. Кирпоноса. Командованию фронта мы передали документы, Золотую Звезду Героя Советского Союза и личные вещи, принадлежавшие М.П. Кирпоносу. В докладной записке, которую написали на другой день, мы доложили, где захоронен труп М.П. Кирпоноса, в чём он одет и какие имеет ранения».

В 1943 году генерал-полковник М.П. Кирпонос был перезахоронен в Киеве, в университетском ботаническом саду, на том месте, где ныне находится вход в метро «Университет». В 1958 году его прах вновь был перезахоронен - в парке Вечной Славы.

Помним.
Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

в состав Юго-Западного фронта входили четыре армии:
5-я армия командующий - генерал-майор танковых войск М.И. Потапов
в сентябре 1941 г. в 15 километрах юго-восточнее Лохвицы был взят в плен

6-я армия командующий - генерал-лейтенант И.Н. Музыченко
в августе 1941 года под Уманью взят в плен

12-я армия командующий генерал-майор П.Г. Понеделин
В начале августа 1941 года южнее Умани взят в плен

26-я армия командующий - генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко

Как видим из 4-х командармов трое попали в плен. Так же попали в плен и многие члены штабов этих армий и командиры корпусов.

М.И. Потапов

Музыченко в плену

Пленные советские генералы П.Г. Понеделин и Н.К. Кириллов

Тайна гибели и захоронения генерал-полковника Кирпонос Михаила Петровича - Командующего ЮЗФ.

Командованием юго-западного направления были приняты меры к тому, чтобы установить связь с генералом М.П.Кирпоносом и выручить его из опасности вместе со штабом фронта.

Вспоминает генерал-майор запаса В.А.Сергеев, состоявший в то время для особых поручений при маршале С.К.Тимошенко:

…Сдав главное командование западным направлением, 11 сентября проездом через Москву маршал С.К.Тимошенко зашёл в Ставку Верховного Главнокомандующего. Нам, "порученцам", он приказал взять в Генштабе данные об обстановке на юго-западном направлении на последний час. Когда мы знакомились с обстановкой, мне сообщили, что "положение Юго-Западного фронта тяжёлое, но не безнадёжное", и что "при умелом и твёрдом руководстве его можно выправить".

13 сентября мы прибыли в штаб юго-западного направления, который в то время размещался километрах в 20 от Полтавы, в Доме отдыха Обкома КП(б)У. Там С.К.Тимошенко встретился с членом Военного совета направления Н.С.Хрущёвым. Не теряя ни минуты времени, они начали разбираться в обстановке, которая оказалась значительно серьёзней, чем её охарактеризовали нам в Генштабе.

Связь Главкома юго-западного направления с войсками Юго-Западного фронта часто нарушалась, поэтому было трудно получить точное представление о том, что происходит на фронте, а следовательно, и принять радикальные меры для восстановления положения.

Рано утром 14 сентября маршал С.К.Тимошенко поручил мне связаться с командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М.П.Кирпоносом и выяснить обстановку на месте. В это время штаб Юго-Западного фронта находился в Прилуках, куда я немедленно и выехал. Но до Прилук доехать не удалось.

При въезде в Лохвицу нас обстреляли немцы, и мне пришлось повернуть назад. Не зная обстановки, ехать в Прилуки я не рискнул. На обратном пути по сведениям, полученным от разных лиц, у меня составилось некоторое представление о положении дел на фронте. Получалось так, что войска и штаб фронта уже окружены. По возвращении в штаб направления я доложил об этом Главкому.

15 сентября в Полтаву, в штаб направления, прибыл начальник оперативного отдела Юго-Западного фронта генерал-майор И.Х.Баграмян. Он доложил, что противник соединениями 1-й и 2-й танковых групп, выйдя в район Лохвицы и Лубны, перехватил последние коммуникации фронта. В окружении оказались части 21, 5, 37 и 26-й армий, понёсшие к этому времени большие потери. Получив соответствующие указания, генерал И.Х.Баграмян 16 сентября вылетел в штаб фронта.

17 сентября ночью Военный совет и штаб юго-западного направления выехали в Харьков. Главком С.К.Тимошенко оставил меня вместе с генералом для особых поручений П.В.Котелковым в Ахтырке с задачей: собирать сведения об обстановке и принимать на месте решения, смотря по обстоятельствам. Генерал Котелков остался в Ахтырке, а я 18 сентября выехал к фронту.

В Гадяче я увидел группы вышедших из окружения солдат и офицеров. По их рассказам получалось, что наши войска где-то под Пирятином. Я взял на аэродроме самолёт и вылетел по маршруту Гадяч, Лохвица, Пирятин, Лубны, Гадяч. Пролетая над районом Пирятина, мы увидели, как с севера и юга навстречу друг другу двигались большие танковые колонны немцев. Выяснить обстановку не удалось, но я определил, что в сторону Гадяча есть свободная горловина.

Вернувшись в Гадяч, я во дворе райкома партии организовал сборный пункт для выходящих из окружения людей. От вышедших из района Пирятина я узнал, что штаб фронта во главе с М.П.Кирпоносом пробивается в направлении села Сенча.

Так как из Гадяча связи со штабом направления не было, я выехал в Зиньков, и оттуда доложил маршалу Тимошенко о положении в Гадяче и о предполагаемом местонахождении М.П.Кирпоноса. Тут же я получил указание: не прекращать поиски Кирпоноса. Ночью 19-го приехал генерал-майор Н.В.Фекленко, посланный в Гадяч маршалом С.К.Тимошенко. Я ввёл его в курс дела, а сам поехал на аэродром.

Рано утром 20 сентября, взяв на этот раз связной самолёт, я вылетел в район Сенчи. Там мы увидели, как немецкие колонны танков и мотопехоты подходили к селу и к лесу западнее Сенчи. В лесу мы заметили большую группу наших войск и несколько машин.

Я попытался сообщить нашим войскам направление выхода. Быстро начертил на своей карте направление в район Гадяча и написал жирно синим карандашом: "Идите по указанному направлению, путь свободен". Затем я свернул карту, для груза привязал к ней свой пистолет, распустил длинный хвост белого бинта и сбросил в лес западнее села Сенчи.

Вернувшись в Гадяч, я увидел, что Н.В.Фекленко расспрашивал какого-то капитана, который, как выяснилось, вышел из сенчанского леса. Он сообщил, что видел в районе западнее Сенчи всё командование Юго-Западного фронта во главе с генерал-полковником М.П.Кирпоносом.

Немедленно было послано донесение С.К.Тимошенко о одновременно направлены три офицера для связи с М.П.Кирпоносом. До сих пор не знаю, встретились они с Кирпоносом или нет.

Мы с товарищем Фекленко вызвали к себе наши два танка и броневичок и выехали в село Рашевку. Часа в 2 - 3 дня в сельсовете, где мы остановились, зазвонил телефон (кстати, телефонная связь в районах работала). Когда я назвал себя, кто-то перепуганным, дрожащим голосом сообщил: "…К и Б (по-видимому, Кирпонос и Бурмистенко - В.С.) - в лесу около Сенчи… идёт сильный бой… направление сообщили…" На этом наш разговор оборвался. Кто и откуда звонил, мы так и не узнали.

Выяснив подобным способом местонахождение М.П.Кирпоноса, мы послали ему на выручку оба своих танка и броневичок. Весь день 20 сентября в районе Сенчи гремела артиллерийская и миномётная канонада. Мы с генералом Фекленко ожидали возвращения посланных нами танков до вечера 20 сентября, но они так и не вернулись.

В это время немецкая мотопехота подошла к Рашевке. Оставаться дальше в селе было опасно. Мы оставили в условной явке своего адъютанта старшего лейтенанта Пеенчиковского с заданием: в случае появления М.П.Кирпоноса провести его вброд через речку Псёл на восточный берег, где мы с Н.В.Фекленко будем их ждать.

Когда совсем стемнело, старший лейтенант Пеенчиковский выбрался из засады, перешёл вброд реку и, встретив нас, доложил, никто не звонил и никто больше не являлся на явку.

В период с 18 по 29 сентября на наши сборные пункты вышло из окружения более 10 тыс. человек, и в том числе группа генералов И.Х.Баграмяна, Алексеева, Седельникова, Арушаняна, Петухова, а также бригадный комиссар Михайлов, полковник Н.С.Скрипко и много других офицеров. Но М.П.Кирпоноса мы так и не дождались….

Немногие были свидетелями трагической развязки. Одни из них, как М.А.Бурмистенко и В.И.Тупиков, пали на поле боя у хутора Дрюковщина, другие, как М.И.Потапов, были тяжело ранены и в бессознательном состоянии попали во вражеский плен, третьи, как личный порученец командующего майор А.Н.Гненный, сложили свои головы в последующих боях на советско-германском фронте.

Последний, майор Гненный Алексей Никитович, сначала считался пропавшим без вести и попал в списки безвозвратных потерь за Отделы и Управления Юго-Западного фронта на 20 октября 1941 года. Однако уже 26 октября он вышел из окружения. 5 июля 1942 года подполковник Гненный А.Н., командир 2-го батальона 2-го полка учебного центра ЮЗФ (комбат фронтовых курсов младших лейтенантов ), был ранен во время бомбёжки у села Петропавловка и скончался в госпитале.

Туман неизвестности на долгие годы окутал кончину генерала Кирпоноса. На этой почве и родились различные догадки о его смерти. Наиболее живучей оказалась версия о том, что Кирпонос в критический момент покончил жизнь самоубийством. Как бы там ни было, но генерал М.П.Кирпонос не вышел из окружения. Между тем в Киеве у памятника Вечной Славы покоятся останки командующего войсками Юго-Западного фронта.

Единственным дожившим до наших дней свидетелем гибели генерала М.П.Кирпоноса был состоявший для особых поручений при члене Военного совета Юго-Западного фронта старший политрук В.С.Жадовский.

Ниже приведу три свидетельских рассказа последних часов жизни командующего фронта, по которым возникает ряд вопросов.

Автор первого - свидетель гибели генерала М.П.Кирпоноса, состоявший для особых поручений при члене Военного совета Юго-Западного фронта дивизионном комиссаре Рыкове старший политрук (подполковник запаса) Виктор Сергеевич Жадовский (Наградной лист ).

А вот второй и третий рассказы принадлежат генерал-полковнику Глебову Ивану Семеновичу, который был в то время подполковником, заместителем начальника оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта.

Вспоминает подполковник запаса Виктор Сергеевич Жадовский : ноябрь 1943 года

…В ночь на 20 сентября мы отходили на восток. Шли пешком, так как свои автомашины бросили ещё в районе Вороньки. Шли с намерением дойти до Сенчи и там переправиться по моту на восточный берег реки Сулы. В течение ночи мы с боями прошли Вороньки и взяли направление на Лохвицу.

Около 8 часов утра 20 сентября наша колонна, не доходя 12 км до Лохвицы, укрылась в глубокой лощине юго-восточнее и восточнее хутора Дрюковщина (Карта 1:50000 ), заросшей густым кустарником, дубняком, орешником, клёном, липами. Длина её примерно 700 - 800 м , ширина 300 - 400 м и глубина метров 25.

Как мне известно, решение командования фронта было таково: зайти на день в овраг, а с наступлением темноты сделать бросок и прорвать кольцо окружения. Тут же была организована круговая оборона, выставлено наблюдение, выслана разведка. Вскоре разведчики доложили, что все дороги вокруг рощи Шумейково заняты немцами.

К 10 часам утра со стороны Лохвицы немцы открыли по роще сильный миномётный огонь. Одновременно к оврагу вышло до 20 автомашин с автоматчиками под прикрытием 10 - 12 танков. Они плотным кольцом окружили овраг, ведя по нему ураганный огонь. В роще сразу появилось много убитых и раненых. В этой обстановке Военный совет принял решение: контратакой и рукопашной схваткой пробить брешь, вырваться из кольца окружения и уйти из оврага. Генералы с винтовками, гранатами и бутылками с горючей смесью вместе со всеми шли в атаку. Но силы были неравны. Под уничтожающим огнём немцев несколько раз приходилось отходить назад в овраг. Таких атак было три или четыре.

Во время одной из них генерал-полковник М.П.Кирпонос был ранен в левую ногу - ему перебило берцовую кость ниже колена. Его пришлось оттащить в овраг . Там мы вместе с порученцем Кирпоноса майором Гненным разрезали ему сапог, сняли его с ноги и рану перевязали. Двигаться сам он уже не мог и вынужден был сидеть в густом кустарнике у щели, выкопанной в скате оврага.

"Эх, и не везёт же мне на левую ногу", - сказал тогда генерал-полковник. (Незадолго до этого, во время автомобильной аварии в районе Борисполя, М.П.Кирпонос повредил тоже левую ногу.)

Будучи раненым, М.П.Кирпонос получал сведения об обстановке и давал соответствующие указания. Гитлеровцы не прекращали огонь до наступления сумерек.

Около 7 часов вечера у родника вблизи щели, на краю которой сидел М.П.Кирпонос, примерно в 3 - 4 метрах от него разорвалась вражеская мина . Михаил Петрович схватился за голову и упал на грудь. Один осколок пробил каску с левой стороны головы, второй ударил в грудь около левого кармана кителя. Раны оказались смертельными. Через 1 - 1,5 минуты он умер. В этот момент около него находились член Военного совета фронта секретарь ЦК КП(б) Украины М.А.Бурмистенко с охраной из трёх человек, порученец М.П.Кирпоноса майор А.Н.Гненный и я.

Чтобы немцы не смогли опознать труп и установить факт гибели командующего фронтом, мы с майором Гненным сняли с Михаила Петровича драповую шинель, изрезали её и сожгли, срезали с кителя петлицы со знаками различия, сняли звезду Героя Советского Союза № 91, вынули из кармана документы, расчёску, платок, письма, а труп захоронили в канаве на дне оврага. Могилу копали я, майор Гненный и три офицера из охраны тов. Бурмистенко в его присутствии. Точнее это была не могила, а углублённая небольшая ямка, находившаяся слева от тропы, ведущей по дну оврага.

На другой день, 21 сентября, мы с майором Гненным собрали группу офицеров, сержантов и солдат и начали с ними пробиваться на восток. Вышли мы из окружения 23 октября в районе города Фатеж Курской области при оружии, с личными документами и партбилетами, в военном обмундировании, со знаками различия.

26 котября 1941 года мы с майором Гненным 4 прибыли в штаб фронта, в город Валуйки и устно доложили командованию Юго-Западного фронта (нового формирования) обстоятельства гибели Военного совета и М.П.Кирпоноса. Командованию фронта мы передали документы, Золотую Звезду Героя Советского Союза и личные вещи, принадлежавшие М.П.Кирпоносу. В докладной записке, которую написали на другой день, мы доложили, где захоронен труп М.П.Кирпоноса, в чём он одет и какие имеет ранения….

Якубовский Иван Игнатьевич

Земля в огне.

Положение наших штабов под Лохвицами было исключительно тяжелым , — вспоминает один из немногих оставшихся в живых участников шумейковского боя бывший порученец члена Военного совета Е. П. Рыкова, ныне подполковник запаса, киевлянин В. С. Жадовский. — У штаба Юго-Западного фронта отсутствовала связь с армиями и главкомом. Более того, никакой связи не было и с группами генералов Баграмяна и Алексеева, которым было приказано обеспечить охрану фронтового и армейского управлений и их переправу через реку Сула в районе Сенча. Вместе с этими группами был и полк охраны тыла фронта полковника Рогатина. В составе полка было до тысячи бойцов. Они сумели пробить кольцо окружения, но, к сожалению, никакой помощи штабу фронта не оказали.

Штабная колонна, втянувшись в рощу Шумейково, в глубокий овраг, оказалась в ловушке. Противник был рядом. Почуяв важную добычу, он следовал по пятам. 20 сентября в полдень над рощей появилась «рама» — вражеский разведывательный самолет. Нам было ясно — боя не избежать. Командиры, штабные работники и красноармейцы, вооруженные пистолетами, винтовками и гранатами, заняли круговую оборону по кромке рощи. Здесь же расположилось несколько бронемашин, противотанковых орудий и счетверенных зенитных пулеметных установок.

Через полчаса противник сделал первый минометный налет по роще. Затем пошли танки, ринулись фашистские автоматчики. Началась кровавая схватка. Гитлеровцам удалось было ворваться в нашу оборону, но мы отбросили их обратно. Последовала вторая вражеская атака. Ее отражение стоило нам больших жертв. Погиб Писаревский. Тяжело контужен и ранен Потапов. Осколком снаряда перебило ногу Кирпоносу. На этот раз он вместе с другими членами Военного совета фронта возглавил контратакующих, идя в их рядах с винтовкой СВТ. Кирпоноса, Потапова и тело Писаревского вынесли на дно оврага и положили на тропу возле родника. А бой продолжался. Часов около семи вечера состоялось последнее совещание Военного совета фронта. Решался вопрос о прорыве кольца окружения. В это время противник предпринял очередной минометный налет и одна из мин разорвалась у родника в центре собравшихся. Многие были убиты. Смертельные раны в грудь и голову получил Кирпонос и через несколько минут скончался. К вечеру погиб секретарь ЦК КП(б)У М. А. Бурмистенко. Ночью во время попытки вырваться из окружения был убит В. И. Тупиков.

Редели наши ряды. Лишь в ночь на 23 сентября группе в составе шестидесяти человек удалось вырваться на север, к своим. В их числе были я и майор А. Н. Гненный. Мой друг погиб в сорок втором под Воронежем, командуя полком.

Члену Военного Совета Юго-Западного направления

ОБЪЯСНЕНИЕ

Майора Гненного А.Н. и ст. политрука Жадовского В.С. по поводу смерти генерал-полковника тов. Кирпонос М.П. 19.9.41 г.

Военный Совет и Штаб ЮЗФ 17 сентября начал походное движение из г. Пирятина на восток и 19 сентября к 11.00 (примерно) колонна остановилась на отдых в лесу юго-восточнее с. Дрюковщина (юго-западнее Лохвица).
К 12.00 было замечено сосредоточение танков, машин с пехотой, минометов и орудий противника в районе выс. 160.
Немцы начали свое наступление на район леса Дрюковщина около 15.00 19.9.41. В наступлении приняли участие до 9 танков, мотопехота, артиллерия и минометы.
Военный Совет и, в частности, генерал-полковник т. Кирпонос лично организовал контратаку, в результате которой наступление немцев было приостановлено, но значительно усилился огонь всех видов вооружения противника. Подразделения, участвовавшие в контратаке,отошли в лес, где впервые тов. Кирпонос был ранен в левую ногу. Организуя вторично контратаку и по возвращении после нее в лощину леса тов. Кирпонос был ранен осколком мины в грудь и при последующих разрывах мин ранен в левую переднюю часть головы, после чего скончался, примерно в 18.30 19.9.41 г.
Кроме нас двоих, свидетелями его кончины были: Член Военного Совета ЮЗФ тов. Бурмистенко со своим аппаратом работников, Военком ВВС ЮЗФ - дивизионный комиссар т. Гальцев ( Иван Сергеевич -прим.), ст. политрук Савельев и ряд других товарищей, фамилий которых сейчас не помним.
Из-за сильного минометного и пулеметного огня противника и вскоре - появления в непосредственной близости от группы тов. Кирпонос немецкой пехоты, нам пришлось отойти в сторону, чем мы были лишены возможности похоронить тов. Кирпонос немедленно. На следующий день, т.е. 20.9.41 г., примерно в 7.30 мы прошли к месту гибели тов. Кирпоноса, причем нашли его труп уже перевернутым на спину, с обысканными кем-то до нас карманами. Нам удалось найти у него небольшой блокнот с личными записями, очки, 6 штук носовых платков, фотоаппарат «ФЭД» и на гимнастерке медаль «Золотая Звезда» за № 91, которая нами была снята и передана 27.Х.41 г. Вам. Других документов и предметов при тов. Кирпонос не было.
Кроме того, для того, чтобы не дать возможности противнику опознать труп тов. Кирпоноса, мы срезали с его обмундирования петлицы и знаки различия.
Похоронен тов. Кирпонос, по нашим предположениям, вместе с другими нашими бойцами и командирами 22 - 23 сентября местным населением ближайших сел здесь же в лесу в районе Дрюковщина.

Для особых поручений командующего ЮЗФ
Майор(подпись)Гненный

Для особых поручений чле на ВС ЮЗФ

Старший политрук(подпись) Жадовский

Глебов Иван Семёнович , версия №1:

Военный совет и штаб фронта должны были выходить под прикрытием 289-й стрелковой дивизии в направлении Пирятин, Чернухи, Лохвица, но выйти к Чернухам они не смогли, так как дороги уже были перехвачены пехотой и танками противника. Пришлось отходить южнее - на Куреньки, Писки, Городище. Но и там переправы оказались занятыми противником.
19 сентября в Городище Военный совет фронта принял решение: с наступлением темноты выходить в направлении Вороньки, Лохвица, куда с северо-востока должны были нанести контрудар войска Брянского фронта. Связь с армиями и Генеральным штабом была потеряна.
По решению генерала Кирпоноса было создано несколько групп под командованием генерал-майора И.Х.Баграмяна, полковника Рогачёва (или Рогатина) и других, которые должны были прорвать вражеское окружение в сторону Сенчи 2.
С наступлением темноты началось движение колонны, которая имела в своём составе примерно до 800 человек, 5 - 7 бронемашин, 3 - 4 орудия ПТО, 4 - 5 станковых пулемётов.
К утру 20 сентября колонна стала подходить к хутору Дрюковщина юго-западнее Лохвицы. В это время дважды над колонной пролетал немецкий самолёт. Генерал-полковник М.П.Кирпонос решил днём не двигаться, а дождаться темноты в овраге с рощицей, что юго-восточнее и восточнее Дрюковщины. На южных и восточных склонах оврага была организована оборона силами, которые находились в моём распоряжении. Наша разведка установила, что в Дрюковщине расположилась небольшая группа немецких пехотинцев. Потом с юга туда прибыло ещё несколько автомашин с пехотой и группа мотоциклистов.
Около 10 часов утра показались идущие с востока и северо-востока к оврагу немецкие танки. Сначала их было десять, потом подошли ещё шесть. Простояв минут 40 на удалении двух - трёх километров от нас, они развернулись на широком фронте и двинулись на средней скорости к оврагу, ведя огонь по его скатам и опушке рощи, по противотанковым пушкам и бронемашинам. В течение 20 - 30 минут наши орудия ПТО и бронемашины были разбиты. Все мы, в том числе Кирпонос, Рыков и Бурмистенко, скрылись в роще. Во время обстрела разрывом снаряда был тяжело ранен М.И.Потапов.
Уничтожив наши бронемашины, орудия ПТО и часть людей, немецкие танки отошли от оврага на 800 - 1000 м. Около них группировались немецкие автоматчики.
Член Военного совета дивизионный комиссар Е.П.Рыков, считая, что у немцев нет горючего и боеприпасов, предложил немедленно атаковать их, прорваться и уходить на восток. Генерал-полковник М.П.Кирпонос и М.А.Бурмистенко не возражали.
Е.П.Рыков приказал мне поднять людей и атаковать танки.
Примерно около 13 часов все, кто мог, выдвинулись на юго-восточную и восточную кромку оврага и, ведя огонь, стали продвигаться на восток. Нам удалось пройти лишь метров 300 - 400. Видя, что мы несём большие потери, Е.П.Рыков приказал отойти назад в овраг. Отдав приказание на отход, я поднялся и хотел тоже отходить вслед за Рыковым, но был ранен в ногу.
Во время этого боя генерал-полковник М.П.Кирпонос и член Военного совета М.А.Бурмистенко находились на юго-восточной опушке и наблюдали за результатами боя.
Мы все отошли в овраг. Меня на опушке рощи встретил фельдшер и стал перевязывать. В это время мимо прошли генерал-полковник М.П.Кирпонос, члены Военного совета Рыков, Бурмистенко и группа офицеров, в том числе порученец Кирпоноса майор Гненный и порученец дивизионного комиссара Рыкова старший политрук Жадовский. Спросив меня, как я себя чувствую, М.П.Кирпонос сказал, что они будут на другой стороне оврага. Вскоре к оврагу опять подошли танки противника, а за ними пехота с миномётами и орудиями. Началось новое прочёсывание оврага и рощи огнём всех видов.

После этого я уже не встречал ни членов Военного совета, ни командующего фронтом .

Через два дня танки противника ушли от урочища и осталось лишь пехотное оцепление. Воспользовавшись этим, мы с группой командиров до 30 человек вырвались из оврага, стали выходить ночами на восток, минуя населённые пункты и большие дороги. Вышли мы к своим войскам у Млинцы...

Глебов И.С. версия №2, озвучена в 1968 году

Я исполнял в те дни обязанности начальника оперативного отдела, так как мой начальник И.Х. Баграмян находился по указанию М.Кирпоноса у главнокомандующего войсками Юго-Западного направления Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко со специальным заданием.

Должность начальника оперативного отдела штаба фронта - высокая, ответственная, генеральная. Но ведь и я был не лыком шит: окончил Военную академию Генерального штаба (второго набора), до академии командовал артиллерийским полком, войну начал заместителем начальника артиллерии, а затем начальником штаба 6-го стрелкового корпуса. После расформирования корпусных управлений меня назначили заместителем начальника оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта. Начальник мой И.Х. Баграмян почти в один день с моим назначением получил воинское звание генерал-майор. Так что новая должность меня не пугала.

14 сентября 1941 г., где-то часов в 9-10 утра, меня вызвал к себе в кабинет начальник штаба фронта генерал-майор Тупиков Василий Иванович - умнейший человек, уважаемый всеми офицерами Управления. Тот самый В.И. Тупиков, который накануне войны был советским военным атташе в Германии и много раз докладывал в Разведывательное управление Генерального штаба о военных приготовлениях и подготовке к войне Германии против СССР, о возможном нападении Гитлера на нашу страну в 20-х числах июня 1941 г. Его информацию начальник Разведуправления Ф.И. Голиков докладывал Сталину. Василий Иванович вспоминал о том, как он получил "выволочку" от Ф.И. Голикова за "излишнюю самоуверенность". Таким же "самоуверенным" и решительным оставался он и на должности начальника штаба фронта.

Прибыв к нему в кабинет, я обратил внимание, что он быстро подписал какой-то документ и стал внимательно рассматривать лежащую перед ним на столе карту. Затем встал из-за стола, подошел ко мне, молча поздоровался за руку и твердо произнес:

- Или сейчас, или никогда! Вам, Иван Семенович, обстановка на фронте известна. Прошу Вас, прочитать этот документ. Садитесь за стол и читайте его внимательно.

Взяв в руки документ, я сразу увидел: " Товарищу И.В. Сталину. Срочно. Особой важности ".

Далее излагалась тяжелейшая обстановка, в которой оказался Юго-Западный фронт, возможные действия немцев в ближайшие один-два дня. Делался вывод, что если войска не будут отведены на левый берег Днепра, то катастрофа ЮЗФ неизбежна, никто и ничто не может ее предотвратить.

В конце документа Тупиков просил Сталина разрешить фронту оставить Киев, и сегодня же, то есть 14 сентября, начать отвод войск за Днепр, на его левый берег. Завтра будет поздно.

Подпись: В.Тупиков. 14.9.41 г.

Прочитав документ, я поднял голову и посмотрел на начальника штаба. Он ходил по кабинету, руки за спину, в глубоком раздумье. Затем, остановившись, спросил:

- Согласен ли ты, товарищ Глебов, с моим письмом? Или есть сомнения?

Не колеблясь, я ответил:

- Согласен. Нужна подпись командующего.

- Командующий отказался подписать. Если Вы, Иван Семенович, согласны с содержанием документа, то я прошу Вас забирайте его, идите в аппаратную и срочно, немедленно передайте в Москву, Сталину. Проследите за отправкой документа. Я с другим экземпляром иду к командующему и члену Военного совета.

Отправляясь в аппаратную с документом, я понимал всю ответственность происходящего: и сложившуюся критическую обстановку на Юго-Западном направлении, и, как оказалось, разногласия в руководстве фронта в ее оценке, а значит, и в характере наших дальнейших действий. Лично я поддерживал в этих вопросах генерала Тупикова. Телеграмма была отправлена в Москву незамедлительно.

Примерно через пару часов к аппарату "Бодо" Стали вызвал М.П. Кирпоноса, М.А. Бурмистенко и В.И. Тупикова. Присутствовал и я, Глебов И.С.

Сталин. У аппарата Сталин. Согласен ли товарищ Кирпонос с содержанием телеграммы Тупикова, его выводами и предложением? Отвечайте.

Бурмистенко. У аппарата член Военного совета, здравствуйте, товарищ Сталин. Командующий и я не согласны с паническими настроениями Тупикова. Мы не разделяем его необъективной оценки обстановки и готовы удерживать Киев любой ценой.

Сталин. Я требую ответа у Кирпоноса, командующего. Кто командует фронтом - Кирпонос или Бурмистенко? Почему за командующего отвечает член Военного совета, он что - больше всех знает? У Кирпоноса разве нет своего мнения? Что у вас случилось после нашего с Вами разговора 8 августа? Отвечайте.

Кирпонос. Фронтом командую я, товарищ Сталин. С оценкой обстановки и предложениями Тупикова не согласен. Разделяю мнение Бурмистенко. Примем все меры, чтобы Киев удержать. Соображения на этот счет сегодня направляю в Генштаб. Верьте нам, товарищ Сталин. Я Вам докладывал и повторяю вновь: все, что имеется в нашем распоряжении, будет использовано для обороны Киева. Вашу задачу выполним - Киев врагу не сдадим.

(В это время Тупиков побледнел, но сдержал себя.)

Сталин. Почему Тупиков паникует? Попросите его к аппарату. Вы, товарищ Тупиков, по-прежнему настаиваете на своих выводах или изменили свое мнение? Отвечайте честно, без паники.

Тупиков. Товарищ Сталин, я по-прежнему настаиваю на своем мнении. Войска фронта на грани катастрофы. Отвод войск на левый берег Днепра требуется начать сегодня, 14 сентября. Завтра будет поздно. План отвода войск и дальнейших действий разработан и направлен в Генштаб. Прошу Вас, товарищ Сталин, разрешить отвод войск сегодня. У меня все.

Сталин. Ждите ответа…

Однако ответ из Москвы запоздал. Только в ночь на 18 сентября мы получили приказ от начальника Генерального штаба на отвод войск.

Как развивались события после разговора со Сталиным? Вернувшись в свой кабинет, В.И. Тупиков, глядя на карту, задумчиво сказал:

- Не пойму, неужели в Генштабе не понимают всего трагизма ситуации вокруг нашего фронта? Ведь мы фактически находимся в мышеловке. Судьба войск фронта исчисляется не сутками, а часами.

Прошу Вас, Иван Семенович, срочно свяжитесь с маршалом Тимошенко и передайте ему содержание нашего разговора со Сталиным. Передайте Баграмяну, чтобы он не позднее 16 сентября был в штабе фронта с любым письменным решением маршала Тимошенко. Доведите до командующих армий их задачи по плану отвода войск за Днепр, исполнение - по приказу командующего фронтом М.П. Кирпоноса. Проверьте лично работу средств связи и всю систему управления. Все, исполняйте. Начальника разведки прошу ко мне!

Вечером 16 сентября в штаб фронта вернулся И.Х. Баграмян из штаба Юго-Западного направления и привез устный приказ маршала Тимошенко: "Юго-Западному фронту разрешается оставить Киевский укрепрайон и незамедлительно начать отвод войск на тыловой оборонительный рубеж".

После бурных разговоров Кирпоноса, Бурмистенко, Тупикова и других генералов Управления командующий твердо сказал: "Без письменного приказа маршала Тимошенко или Москвы я ничего не могу предпринять. Разговор со Сталиным вы все помните и знаете. Вопрос слишком серьезный. Ждем ответа из Москвы. Устное решение Тимошенко срочно передать в Генштаб и запросить, что делать? Все. На этом закончим".

В ночь на 18 сентября пришел ответ из#ff/fontffffbr Москвы. Начальник Генерального штаба сообщил: "Сталин разрешает оставить Киев и переправить войска фронта на левый берег Днепра".

Все армии к этому времени знали свои задачи и порядок отхода. Управление фронта (Военный совет и штаб фронта) двинулось в путь отдельной колонной в ночь на 18 сентября. В колонне находились командующий войсками фронта генерал-полковник М.П. Кирпонос, члены Военного совета М.А. Бурмистенко, Е.П. Рыков, начальник штаба генерал-майор В.И. Тупиков, штабы, командующий 5-й армией генерал-майор М.И. Потапов, многие другие генералы и офицеры.

Шли всю ночь. Шум моторов самолетов, рокот танков, грохот взрывов, трескотня зенитных орудий сопровождали нас, но нападений противника на колонну не б/fontыло. Видимо, нас пока не обнаружили.

Утром 19 сентября добрались до села Городищи, красивое такое село, расположенное при слиянии рек Удай и Многа. Сделали остановку: двигаться дальше днем было опасно. К тому же появились одиночные вражеские самолеты, особенно надоедала опасная "рама". Похоже, что нас обнаружили. Значит, жди бомбежки, а то и того хуже.

Подсчитали людей и все, что было в колонне. Оказалось не густо: около трех тысяч человек, шесть бронемашин полка охраны, восемь зенитных пулеметов и, к сожалению, всего одна радиостанция, которая при первой же бомбежке была разбита взрывом бомбы. Мы остались без связи и с армиями, и со штабом главкома. Это очень беспокоило и тревожило. Генерал Тупиков доложил обстановку. Опасность была очевидной: авиация все чаще бомбила колонну, противник нас обнаружил и начал окружать. Связи нет. Надо решать: в каком направлении и как прорываться из кольца?

М.П. Кирпонос спросил:

- Что будем делать?

Тупиков и Потапов предлагали осуществить прорыв у Чернух, кто-то настаивал идти на Лохвице. Командующий приказал Баграмяну возглавить роту НКВД и двигаться на Сенчу. Одна разведывательная группа получила задачу вести разведку в направлении Лохвице. Баграмян отправился со своим отрядом немедленно. Встретился с ним дня через два-три уже после трагедии в Шумейково.

С наступлением темноты наша колонна двинулась в общем направлении на Лохвице. Ночь двигались в основном без происшествий.

На рассвете 20 сентября остановились на дневку в роще Шумейково (в 12 км от Лохвице). В колонне осталось около тысячи человек, в основном офицеры. Роща Шумейково - шириной 100-150 м, в длину до 1,5 км. Рощу рассекал овраг, на дне которого был родник.

Часов в девять утра 20 сентября разведчики доложили, что все дороги вокруг Шумейково заняты немцами. Наш отряд обнаружили фашисты-мотоциклисты, пехота на машинах, несколько танков - и окружили рощу. Мы без команды заняли оборону по опушке рощи. Тупиков приказал мне организовать охрану Военного совета фронта.

Первый огневой удар обрушился по всей роще - стреляли из орудий, минометов, танков, стрекотали пулеметы. Огонь продолжался минут сорок. Затем показались танки, ведя огонь на ходу из пушек и пулеметов, за ними шли автоматчики. С нашей стороны был открыт ответный огонь. Два танка немцев прорвались вплотную к опушке рощи, но были подбиты и загорелись, остальные отошли назад вместе с автоматчиками.

Вторую атаку немецкой пехоты с танками также отразили огнем из пулеметов, автоматов и орудий. А дальше пошли атаки одна за другой, которые отражались контратаками врукопашную. В одной из таких контратак, в которой участвовали почти все генералы и офицеры, был ранен в левую ногу командующий Кирпонос. Вместе с его адъютантом майором Гненным и двумя другими товарищами, фамилии которых не помню, мы на руках перенесли командующего в овраг, к роднику.

Около 19 часов вечера 20 сентября немцы открыли по роще минометный огонь. Одна из мин разорвалась возле командующего, он был ранен в грудь и в голову. Кирпонос обхватил обеими руками свою голову, покрытую каской, и без стона приник к земле. Через 1-2 минуты он скончался. Все это было на моих глазах.

Майор Гненный со слезами на глазах снял с кителя Золотую звезду Героя Советского Союза, ордена, забрал из карманов документы, срезал погоны, петлицы и другие знаки различия. После этого труп Кирпоноса мы спрятали в кустах, замаскировав его ветвями и листьями. Доложили о проделанной работе Бурмистенко.

Член Военного совета М.А. Бурмистенко, посмотрев на часы, сказал: "Через 40-50 минут стемнеет, мы будем спасены. Соберем группу и пойдем на прорыв, пробьемся к своим". Но замысел не удался. Когда я и майор Гненный пришли в условленное место и время (21:00), Бурмистенко там не оказалось. Перед этим он участвовал в отражении еще одной контратаки и, видимо, погиб. Труп его мы не нашли, так как Михаил Алексеевич был одет в военную форму без знаков различия, да и искать было опасно. В руки гитлеровцев попали тяжело раненные дивизионный комиссар Евгений Павлович Рыков и в бессознательном состоянии командующий 5-й армией генерал Михаил Иванович Потапов.

Ночью 21 сентября немцы полностью окружили рощу и простреливали ее насквозь. Тупиков собрал группу офицеров и бойцов, всех, кто еще остался в живых.

- Идем на прорыв без шума , - сказал Василий Иванович. - Следуйте за мной тихо.

Внезапно, без выстрела мы бросились за генералом на врага. Немцы этого не ожидали и немного растерялись. А когда пришли в себя, многие командиры и бойцы группы вырвались из плотного кольца фрицев и пробили себе дорогу. Среди счастливчиков оказался и я. В рубашке родился.

Но генерала Тупикова Василия Ивановича среди нас не оказалось - он погиб в перестрелке у хутора Овдиевка, в 2 км от рощи Шумейково. Труп его, как потом стало известно, обнаружили и опознали при экспертизе лишь в 1943 г. Причина запоздалого розыска трупа Тупикова состояла в том, что его могила находилась в поле, которое дважды запахивалось и засевалось...

Большое сомнение вызывают слова генерал-полковника Глебова И.С., а если точнее, то его воспоминания уже в 1968 году - видимо всё-таки это уже часть фантазии, навеянной прошлым. Хотя стоить заметить, что всё это он рассказывал другому генерал-полковнику, а именно Н.ЧЕРВОВУ, тоже участнику войны, который работал тогда в 1968 году на кафедре оперативного искусства военной академии Генштаба, начальником которой и был Глебов.

Как видно из двух рассказов, они совершенно разные в одном, а именно в присутствии Глебова в момент гибедли Командующего ЮЗФ. Да и Жадовский в своих воспоминаниях тоже никак не упоминает о присутствии заместителя начальника оперативного отдела штаба фронта Глебова.
Исходя из всего за истину следует принимать слова Жадовского, как единственного оставшегося после войны живого свидетеля гибели командующего фронтом.
Но и здесь тоже не все ясно. Если при Кирпоносе не было документов, то как тогда понимать следующий документ. Он написан красноармейцем 91 Погранполка войск НКВД Качалиным в октябре 1941 года начальнику войск НКВД и охраны войскового тыла Юго-Западного фронта полковнику Рогатину.

Докладная записка

21 сентября 1941 года на второй день после боя в перелеске около с.Авдиевка (Овдиевка - прим.), я, оставшись один в окопе, в 12.00 пошел искать своих пограничников. При поиске я нашел убитым генерала высокого роста, полного телосложения,одетого в темно-серую драповую шинель, знаки различия - четыре звездочки, в голове с левой стороны височной части у него была огнестрельная рана, с правой стороны голова была пробита, видимо, крупным осколком.

Осматривая труп убитого генерала, я увидел двух красноармейцев РККА во главе с лейтенантом, которому доложил об обнаружении трупа убитого генерала. Лейтенант поручил мне просмотреть у убитого наличие документов. В боковом кармане френча я обнаружил партбилет, прочитал фамилию убитого - Кирпонос. Партбилет я передал лейтенанту РККА , фамилию которого я не знаю, только сказал в присутствии всей группы, что он из 21 армии.

При передаче мною партбилета, начали подходить немцы, с которыми у нас завязалась перестрелка, во время которой я был ранен в ногу. Когда немцы бежали, лейтенант предложил посмотреть ордена у убитого. Так как я не мог идти, лейтенант пошел сам. По возвращению он не сказал, снял ли он ордена, а предложил нам приготовиться к выходу из этого места. Всю ночь мы двигались вместе: я, лейтенант, один старший политрук и 2 красноармейца, фамилии и из каких они частей я не знаю.

На рассвете мы расположились в копнах. Лейтенант вскоре заявил, что он сходит в ближайший хутор и принесет чего-либо покушать. Из этого хутора он к нам не возвратился...

По прибытию в Ахтырку 2 октября 1941 года я написал начальнику комплектования 21-й Армии рапорт с указанием об обнаружении убитого генерал-полковника Кирпонос...

Как видно из доклад ной записки лейтенант ушел на хутор и не вернулся. А ведь у него оставался партийный билет М.П. Кирпоноса. И если предположить, что он попал в плен, то вполне вероятно, что немецкому командованию стало известно, где находится труп командующего Юго-Западным фронтом.
Можно ли верить показаниям пограничника Качалина? Ответ- да!!! Хотя бы потому, что в войсках Юго-Западного фронта в этот период был только один генерал с 4 звездами, а именно генерал-полковник М.П. Кирпонос. И в кармане убитого генерала был найден партийный билет на имя Кирпонос. Как видно из ранее приведенной объяснительной записки Гненного и Жадовского труп генерала Кирпонос был кем-то обыскан и документов при нем не было. Не группой ли Качалина был обыскан труп Кирпоноса?
В газете «Лохвицкое слово» № 9 от 3 декабря 1941 года,издававшейся немцами на оккупированной территории, была опубликована заметка «В долине смерти», в которой говорится:

«…почти 500 высших командиров Красной Армии, они пытались своими силами найти выход из окружения. Среди этой группы генералов, комиссаров дивизий и корпусов были известный генерал танковых войск Потапов, комиссар корпуса Борисович-Муратов — автор ценных научных работ. Попытки генералов вырваться темной ночью были напрасными…».

А знал ли Сталин как погиб и где похоронен генерал-полковник Кирпонос? Знал, ему об этом докладывал Н.С. Хрущев.

Из докладной записки об обстоятельствах гибели

Генерал-полковника М.П.Кирпоноса.

…После смерти тов.КИРПОНОС майоры ЖАДОВСКИЙ и ГНЕННЫЙ сняли с него шинель, срезали с кителя петлицы и знаки различия, сняли золотую звезду №91, изъяли из карманов содержимое. Шинель была сожжена, золотая звезда №91 и содержимое карманов сдано лично майорами ЖАДОВСКИЙ и ГНЕННЫЙ 27 октября 1941 г. тов.ХРУЩЁВУ...

ЦК ВКП (б)
Товарищу Сталину
Посылаю дополнительные материалы о гибели генерал-полковника тов. КИРПОНОС М.П. …
Прилагаю:

1. Объяснительную записку т.т. ГНЕННОГО и ЖАДОВСКОГО.
2. Докладную записку Особого Отдела ЮЗФ
…
4. Золотую Звезду Героя Советского Союза, снятую т. Гненным с трупа т. Кирпоноса.

Послано т. Сталину
10/ХII-41 через т. Воробьева

Вот, что пишет в своих воспоминаниях об этом, сам Никита Сергеевич Хрущёв, член Военного Совета ЮЗФ:

…Немцы уже сжимали кольцо вокруг штаба со всех сторон. Вот и все скудные сведения.

Затем стали выходить оттуда, поодиночке и группами, из окружения генералы, офицеры и бойцы. Каждый выносил свои личные впечатления и давал потом свою информацию об обстановке, в которой непосредственно сам находился. Спустя какое-то время мы получили сведения, что Кирпонос погиб. Какой-то работник особого отдела штаба фронта докладывал мне, что видел труп Кирпоноса и даже принес его личные вещи: расческу, зеркальце. Я не сомневался в его правдивости. Он рассказал, что есть возможность еще раз проникнуть в те места. И я попросил его, если есть такая возможность, вернуться и снять с френча Кирпоноса Золотую Звезду Героя Советского Союза. Он всегда носил ее. И этот человек пошел! Там были болота, труднопроходимые для техники. А человек их преодолел, вернулся и принес Золотую Звезду. Когда он передавал ее мне, я спросил: "Как же так? Там, наверное, действуют мародеры?". Он ответил, что френч командующего был залит кровью, клапан нагрудного кармана отвернулся и прикрыл Звезду так, что ее не было видно. "Я, - говорит, - как Вы мне сказали, отодрал от френча Звезду"….

В сентябре 1943 года Сенчанский район был освобождён от немецко-фашистских захватчиков, а в конце октября по заданию Генштаба В.С.Жадовскому, как единственному оставшемуся в живых очевидцу гибели генерал-полковника М.П.Кирпоноса и знавшему место его захоронения, было поручено выехать с группой офицеров Наркомата Обороны на место гибели М.П.Кирпоноса и найти его останки. Была создана специальная комиссия, в которую вошли: представитель Главного управления кадров Наркомата Обороны подполковник и/с Б.Н.Бородин, представитель газеты "Красная звезда" старший лейтенант Г.Д.Кривич, представитель Полтавского облуправления НКВД А.В.Попов, областной судмедэксперт врач П.А.Голицын, секретарь Сенчанского райкома партии В.И.Курысь, начальник Сенчанского райотдела НКВД И.М.Власов и заведующий Сенчанской районной больницей врач П.А.Россоха. В работе комиссии оказали помощь местные жители. Комиссия имела на руках выписку из докладной записки Гненного и Жадовского, в которой указывалось место захоронения М.П.Кирпоноса и приметы трупа. Прибыв в урочище Шумейково, комиссия нашла могилу, вскрыла её и приступила к осмотру останков.

В акте судебно-медицинского вскрытия могилы (эксгумации) и осмотра трупа от 6 ноября 1943 года указано:

...труп "одет в нетлевшую местами нательную трикотажно-шёлковую рубаху кремового цвета, такого же материала кальсоны, суконные брюки-галифе цвета хаки с красной окантовкой… На нижней части левой голени (близ стопы) намотана повязка из фланелевой портянки… На сохранившихся частях трупа удаётся отметить следующие повреждения. В передней части левой теменной кости имеется тёмно-синеватого цвета пятно размером 7 х. 2,5 сант., - по-видимому, это остаток бывшей гематомы. В центре этого пятна имеется шероховатость кости с некоторым вдавлением на пространстве в 20-копеечную монету… Грудинный конец 2-го левого ребра разбит…

В заключении акта экспертизы полтавский областной судебно-медицинский эксперт врач П.А.Голицын и заведующий Сенчанской районной больницей врач П.А.Россоха указали:

…На основании данных эксгумации и судебно-медицинского исследования трупа неизвестного военнослужащего следует заключить, что труп этот принадлежит лицу командного состава, судя по общему физическому развитию, в возрасте от 40 до 45 лет. Анализируя характер имеющихся на трупе повреждений, надо полагать, что покойному при жизни были нанесены осколочные огнестрельные ранения в области головы, грудной клетки и левой голени. Из этих повреждений ранения в области грудной клетки, вмещающие в себе жизненно-важные органы, следует считать причиной его смерти...

В заключение комиссия указала:

Обнаруженный в могиле труп - есть труп бывшего командующего войсками Юго-Западного фронта - Героя Советского Союза генерал-полковника тов. Кирпоноса Михаила Петровича….Труп товарища Кирпонос М.П. из могилы изъят, уложен в гроб и сдан на хранение Сенчанскому районному отделу НКВД до получения распоряженийо порядке и месте похорон...

Согласно справки комиссии Главного управления кадров Наркомата обороны СССР, труп генерала в Кирпонос был доставлен с места погребения на станцию Сенчи, а отсюда специальным поездом в г. Киев, где и похоронен с воинскими почестями 18 декабря 1943 года. Похороны засняты кинооператорами кинобригады Политуправления 1-го Украинского фронта.

В энциклопедическом справочнике г. Киева (Киев, 1981 г.) о месте захоронения генерал-полковника Кирпоноса сказано, что после войны прах М.П. Кирпоноса был перенесен в Киев и похоронен в университетском ботаническом саду имени академика А.В. Фомина, а в 1958 году его прах перезахоронен в парке Вечной Славы.

В показаниях Жадовского много неясностей и неточностей:

В своих объяснениях в ноябре 1943 года он указывает, что именно он копал могилу - "Могилу копали я, майор Гненный и три офицера из охраны тов. Бурмистенко в его присутствии. Точнее это была не могила, а углублённая небольшая ямка, находившаяся слева от тропы, ведущей по дну оврага". Но в объяснении, данном 27 октября 12941 года им и майором Гненным (лично Н.С. Хрущёву в городе Валуйки с подробным письменным докладом о ранении генерала М.П.Кирпоноса, обстоятельствах и месте смерти) было написано - "Похоронен тов. Кирпонос, по нашим предположениям вместе с другими нашими бойцами и командирами 22 - 23 сентября местным населением ближайших сел здесь же в лесу в районе Дрюковщина" !!! То есть они его не хоронили! Путается порученец и в деталях: в объяснительной Н.С. Хрущеву дата смерти генерала Кирпонос 19 сентября, а в объяснении 1943 года дата уже 20 сентября.

Так когда же на самом деле был убит генерал-полковник М.П. Кирпонос? До сих пор не ясно где он был первоначально похоронен и кто его похоронил: местное население и немецкое командование?

На эти вопросы и сегодня нет однозначного ответа.

В газете «Киевская правда» № 80 от 27 июля 2006 года опубликована статья доктора философских наук, профессора НинельТрофимовны Костюк, дочери погибшего в 1941 году Председателя Киевского Облисполкома Трофима Костюка, «Правда и выдумки про оборону Киева» . В этой статье она ссылается на книгу генерал-полковника внутренних войск Виктора Ивановича Алидина «Опаленная земля» (М. 1993 г.), в которой он поднял вопрос о месте захоронения генерала Кирпонос.

До войны В. Алидин работал ответственным работником в Киевском обкоме партии, принимал участие в обороне Киева и, выйдя из окружения, возглавил работу по комплектованию и сохранению архивов, поступавших с оккупированных территорий Украины. В своей книге В. Алидин утверждает, что немцы в 1942 году перевезли останки Кирпоноса с места гибели в Киев и похоронили в ботаническом саду рядом с университетом.

Далее Н. Костюк пишет, что через некоторое время она ознакомилась с материалами еще одного свидетеля - женщины, которая утверждала, что присутствовала при похоронах Кирпоноса немцами. Эта женщина как будто бы видела его в гробу с открытым лицом. Немцы - рассказывала она - начали снимать хронику, но в это время начал рваться от взрывов заминированный Крещатик, и ритуал похорон был быстро стиснут и завершен. Начало взрывов на Крещатике - 24 сентября 1941 года.

28 сентября 1941 года газета «Украинское слово», которая выходила во время оккупации в Киеве, опубликовала сообщение из главной квартиры фюрера о том, что в сентябре 1941 года при очищении поля боя найдено труп главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника Кирпоноса, который погиб в бою. Также сообщалась, что его штаб, также как и штабы 5-го и 21-й Советских армий были уничтожены.

Почему советским правительством замалчивался факт похорон генерала М.П. Кирпоноса немецким командованием? Видимо, честь мундира для командования Красной Армии было дороже правды.

И в дальнейшем, все материалы по этому вопросу были засекречены. Это привело к искажению истории и рождению всевозможных слухов.
До сих пор остается открытым вопрос, где на самом деле похоронен главнокомандующий Юго-Западным фронтом Герой Советского Союза генерал-полковник М.П. Кирпонос.

Такова правда о человеке, оставшемся до конца преданным воинскому долгу и павшем на поле боя в борьбе с врагами нашей Родины.

На небольшом кургане близ Лохвицы (Полтавская область) в урочище Шумейково стоит величественный монумент. Восьмиметровая бронзовая фигура советского воина в пилотке и развевающейся плащ-палатке. В поднятой руке он держит винтовку с примкнутым штыком, в глазах - отвага и решимость победить. За солдатской скульптурой - стела Славы.

Мемориальный комплекс был торжественно открыт 18 сентября 1976 г. Авторы — скульпторы А.Ю. Белостоцкий и В.П. Винайкин, архитекторы Т.Г. Довженко и К.О. Сидоров.

Фотографии тех, кто был рядом:

Кирпонос Михаил Петрович, командующий войсками Юго-Западного фронта.

Бурмистенко Михаил Алексеевич, член Военного Совета Юго-Западного фронта.

…Совершенно бесследно исчез Бурмистенко, секретарь ЦК КП(б) Украины и член Военного совета Юго-Западного фронта. Мы предприняли очень много усилий, чтобы найти его следы. От людей из охраны Бурмистенко стало известно только одно: они ночевали последнюю ночь в копнах сена. Вечером они заметили, как Бурмистенко уничтожал все документы, которые у него были, - рвал их и закапывал. Зарылись в копны на ночь и расположились спать. Утром, когда они подошли к той копне, в которой ночевал Бурмистенко, его там не было. Потом они нашли закопанные им документы, включая удостоверение личности. Секретные же документы он отправил со своим помощником Шуйским, и мы их получили. Я сделал такой вывод: Бурмистенко уничтожал документы, удостоверявшие его личность. Он считал, что если попадет в руки немцев, то будет установлено, кто он и какое занимает положение. Все такие следы он уничтожил. Мы думали, что он все-таки выйдет из окружения. Много ведь генералов вышло, но Бурмистенко не появился. Думаю, что он или сам застрелился, чтобы не попасть в руки врага, или был убит при попытке выйти из окружения. Никаких документов, удостоверявших его личность, при нем не было. Поэтому он и погиб бесследно. Долго мы ждали его, но наши ожидания, к сожалению, оказались напрасными…. Маршал Ерёменко Андрей Иванович , командующий Брянским фронтом, в своей книге «В начале войны » писал:

…Под покровом ночи на 21 сентября, когда неприятель полностью окружил рощу, группа наших командиров попыталась вырваться из вражеского кольца или погибнуть в неравном бою с врагом. Эту группу возглавлял генерал-майор Тупиков. Группа сделала попытку прорваться к хутору Авдеевка, что в 3 км от рощи Шумейково. На пути к этому хутору имеется глубокий овраг, поросший дубами, липами, кустарником. Но попытка, по-видимому, не удалась. Враг плотным кольцом охватил рощу. Лишь отдельным командирам удалось добраться до хутора Авдеевка и спастись.

Житель этого хутора П. А. Примоленный рассказывал, что в ночь на 21 сентября к нему постучался, а затем вошел в хату молодой командир. Он рассказал Примоленному, что вышел из рощи Шумейково с «большим начальником». Они пробирались под сильным огнем противника. Условились передвигаться по очереди, ползти 20 м, а затем сигналом «Вперед!» давать о себе знать. Но когда до лесочка осталось метров 150 — 200, рассказывал молодой командир колхознику Примоленному, «большой начальник» на условленный сигнал не откликнулся, значит погиб.

На поле, в нескошенном горохе, невдалеке от лесочка, через несколько дней колхозники хутора Авдеевка Нецко, Мокиенко, Гринько и др. нашли труп генерал-майора Тупикова и похоронили его здесь же. Вероятно, это и был «большой начальник», о котором колхознику рассказывал молодой командир…

Версия гибели Тупикова от местных жителей:

…труп был найден местными жителями на кукурузном поле у с.Овдиевка. Рядом с ним был планшет с картами и документами, пистолет был в кобуре. Убит был выстрелом в затылок. Удивление у местных вызвало то обстоятельство, что труп находился посреди поля и с полным набором документов. Т.е. попыток отступавших с ним обыскать труп и забрать документы не было...

…Удивл е ние у местных вызвал и тот факт, что кроме убитого Тупикова на поле больше трупов не было, расстояние до дороги было приличное, чтобы говорить о шальной немецкой пуле с дороги….

Уточнение по Тупикову: есть акт эксгумации и опрос местных жителей с фамилиями, кто когда нашёл тело, подробности захоронения местными, опись, что найдено при эксгумации в могиле. Немцы о захоронении Тупикова ничего не знали...

В краеведческом музее урочища Шумейково хранится копия акта об эксгумации трупа Тупикова. Он был захоронен со всеми документами, с тела ничего не сняли, даже золотые часы.

Из книги «Время. Люди. Власть» Никиты Сергеевича Хрущёва, члена Военного Совета ЮЗФ:

…Приступил Тупиков к работе. Мне нравились его четкость и оперативность. С ним произошел такой случай. Мне рассказал об этом Баграмян, который был его заместителем, начальником оперативного отдела. Когда однажды налетели немецкие бомбардировщики на расположение нашего штаба (а это повторялось каждый день), Баграмян, очень уставший, прилег на кушетке и закрыл глаза, но не уснул. Спать было невозможно, потому что земля дрожала и гудела. Тупиков же в это время расхаживал по комнате и напевал себе под нос: "Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?". Доставал бутылку из-под стола с чем-то, наливал себе бокальчик, выпивал и опять продолжал расхаживать, видимо, обдумывая какие-то вопросы. Так потом происходило не раз. Не трус был Тупиков. Увы, когда штаб фронта попал в окружение. Тупико в не возвратился. По-моему, даже и трупа его не нашли. Для нас он остался без вести пропавшим….

НКО СССР. Полевое управление

Последний раз я видел генерал-майора ТУПИКОВА и генерал-майора ПОТАПОВА 18.9.41г в роще 1 к.м сев.вост. Дрюковщина / к западу от Сенча/.

В этой роще находился военный Совет ЮЗФ и штаб 5 армии с усиленной охраной.

В 15.00 этого дня перед рощей появились танки и пехота противника. Пр-к повел наступление и вскоре окружил рощу, так как она была небольшая.

Из рощи оставался единственный выход на восток по лощине.

Во время сильной пулемётно-артиллерийской и минометной стрельбы по роще, я с генерал-майором ТУПИКОВЫМ находился вмес-те, но мы потеряли из виду в это время штаб ЮЗФ и ВС 5 армии, они от нас находились метрах в 50 и потом куда-то ушли. Наши попытки найти кого-либо из Военного Совета ШФ и 5 армии ни к чему не привели.

Я считаю, что все они погибли, в том числе и генерал-майор ПОТАПОВ.

Не найдя никого из ВС ЮЗФ, мы с ТУПИКОВЫМ решили выйти из этой рощи, с нами в это время находился генерал-май-ор войск связи ДОБЫКИН и другие командиры.

Переходя в соседнюю рощу, нам пришлось преодолеть совершенно открытую местность, сильно обстреливаемую пулемет-ным и минометным огнем. Мы все рассыпались в цепь и буквально переползали. Тут я потерял из вида тов.ТУПИКОВА, больше его не видел. Достигнув соседней рощи, я пытался звать тов.ТУПИКОВА голосом, но найти его больше не мог.

Считаю, что во время переползания сильно обстреливаемой местности, он был убит или тяжело ранен, так как его больше никто уже не видел.

п.п. генерал-майор ДАНИЛОВ.

Рядом на берегу пруда существует захоронение госпиталя, который перебили немцы. Естественно захоронение скрытое... Работ по нему не предвидится совсем...

Рыков Евгений Павлович, дивизионный комиссар, член Военного Совета Юго-Западного фронта.

По донесению т.Мизерного от 26.12.1941г. дивизионный комиссар Рыков умер от ран в госпитале на территории противника.

Из книги «Время. Люди. Власть» Никиты Сергеевича Хрущёва, члена Военного Совета ЮЗФ:

…Мне доложили, что член Военного совета Рыков был ранен и попал в госпиталь, который остался на территории, занятой противником. Но туда можно проникнуть, потому что там работают советские врачи и медсестры. Я хотел выручить Рыкова, но понимал, что, если кто-нибудь проговорится насчет него, он будет врагом уничтожен. И я послал людей выкрасть Рыкова и переправить его на территорию, занятую советскими войсками. Они ушли, однако скоро вернулись, сказав, что Рыков скончался в госпитале и был похоронен….

старший лейтенант Басов Анатолий Григорьевич - адъютант командующего ЮЗФ Кирпоноса .

Киев,8.1941,Тупиков,Рыков,Кирпонос.

Остапенко П.Д. - водитель Кирпоноса.

Все, что осталось от старого моста через р. Многа...

Село Городище. Здание, где 19 сентября 1941 г. проходило последнее заседание военного Совета ЮЗФ.

После гибели всей группы, немцы попыток похоронить павших в урочище не предпринимали. Крестьяне на свой страх и риск (в урочище до сих пор полно неразорвавшихся немецких мин и разбросанных гранат) прикопали погибших и группы бойцов которые прорывались дальше. Спасибо им огромное, что предали земле павших и сохранили воспоминания...

Ходит слух среди местных, что с Кирпоносом находилось и 6 кг золота из Киевского Госбанка. Золото было разделено на три части и вручено выходящим группам. Со слов опять таки жителей, ни одна группа золото не вынесла /рассказ ди ре ктора мемориального комплекса урочище Шумейково Вячеслава Гвоздовского /.

В то же время в Военном совете Юго-Западного фронта рассматривался план действий войск весной и летом 1942 г. Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, Н. С. Хрущев, генерал И. X. Баграмян считали, что наши войска на юге в состоянии разгромить противостоящую группировку врага, освободить Харьков и этим создать условия для изгнания захватчиков из Донбасса. После совещания, о котором уже шла речь, мы, командармы, тоже прониклись таким же убеждением.

Несколько забегая вперед, перечислю силы, которые участвовали в Харьковской наступательной операции.

Для прорыва обороны противника на участках, общая протяженность которых составляла 91 км, предназначались 22 стрелковые дивизии, поддерживаемые 2860 орудиями и минометами, 560 танками. Это значило, что на стрелковую дивизию приходилось примерно 4 км участка прорыва и что на каждый километр мы имели 31 орудие и миномет, а также 6 танков непосредственной поддержки пехоты.

Кроме того, в прорыв должны были вводиться два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковая бригада. Наконец, еще две стрелковые дивизии — 277-я и 343-я, а также 2-й кавалерийский корпус и три отдельных танковых батальона (в каждом 32 танка) оставались в резерве командующего Юго-Западным фронтом.

Южному фронту не ставились задачи на активные действия. Он должен был организовать прочную оборону и обеспечить наступательные действия Юго-Западного фронта, а также выделить из своего состава на усиление последнего три стрелковые дивизий, пять танковых бригад, четырнадцать артиллерийских полков РГК и 233 самолета.

Задача наступающих войск состояла в нанесении противнику двустороннего удара по сходящимся направлениям из районов севернее и южнее Харькова с последующим соединением ударных группировок западнее города. Предусматривалось, что на первом, трехдневном этапе мы прорвем оборону врага на глубину 20-30 км, разгромим ближайшие резервы и обеспечим ввод в прорыв подвижных групп. На втором этапе, продолжительность которого не должна была превышать трех-четырех, суток, требовалось разгромить оперативные резервы и завершить окружение группировки противника. Одновременно часть этой группировки в районе городов Чугуев, Балаклея намечалось отсечь и уничтожить силами 38-й армии и правого фланга 6-й армии.

Главный удар наносила 6-я армия на 26-километровом фронте. Восемь стрелковых дивизий и четыре танковые бригады при поддержке 14 артиллерийских полков РГК должны были прорвать оборону и обеспечить ввод в прорыв двух танковых корпусов, составлявших подвижную группу. В дальнейшем армия во взаимодействии с подвижной группой должна была развить удар на Харьков с юга навстречу войскам 28-й армии для окружения всей группировки врага (см. схему на стр. 143).

Слева от 6-й армии находилась полоса наступления армейской группы генерала Бобкина, состоявшей из двух стрелковых дивизий и одной танковой бригады. На эту группу возлагалась задача прорвать оборону и обеспечить ввод в прорыв 6-го кавалерийского корпуса. Последний же к исходу пятого дня операции должен был овладеть Красноградом и обеспечить войска 6-й армии от контрударов с запада.

Второй удар наносила на 15-километровом фронте 28-я армия силами шести стрелковых дивизий и четырех танковых бригад при поддержке девяти артиллерийских полков РГК. Ей надлежало прорвать оборону противника и к исходу третьего дня обеспечить ввод в прорыв 3-го гвардейского кавалерийского корпуса и мотострелковой бригады. Этим двум соединениям в свою очередь предстояло обойти Харьков с севера и соединиться западнее города с танковыми корпусами 6-й армии.

Наступление 28-й армии от возможных контрударов противника обеспечивали с севера и северо-запада — 21-я армия, с юга и юго-запада — 38-я. Первой из них была поставлена задача прорвать оборону противника на 14-километровом участке. К исходу третьего дня наступления войска обеих армий должны были закрепиться на достигнутых рубежах и надежно обеспечить маневр соединений, окружающих Харьков.

38-я армия тогда имела в своем составе 81, 124, 199, 226, 300-ю я 304-ю стрелковые дивизии, 13, 36-ю и 133-ю танковые бригады. Она была усилена шестью артиллерийскими полками РГК и шестью инженерными батальонами. В прорыве обороны противника участвовали четыре стрелковые дивизии и все три танковые бригады. Нам предстояло нанести удар на 26-километровом участке Драгуновка, Большая Бабка. К исходу третьего дня нужно было овладеть рубежом Лебединка — Зарожное — Пятницкое. В дальнейшем, при развитии наступления на Рогань, Терновая и с выходом ударной группировки в район Введенка, Чугуев войскам 38-й армии вместе с тремя усиленными полками 6-й армии надлежало завершить окружение, разгромить чугуевскую группировку противника и подготовиться к наступлению на Харьков с востока.

Ознакомившись с этими данными о составе сил и средств, Привлекаемых к наступлению, я испытал чувство огромной радости. Впервые с начала Великой Отечественной войны мне предстояло участвовать в наступательной операции, в которой мы превосходили противника по численности в живой силе, по количеству артиллерии и танков, не уступали ему в авиации. Например, никогда раньше не было на нашем фронте такого количества танков непосредственной поддержки пехоты. 560 — шутка ли? И мы имели не только это, но еще и во втором эшелоне два танковых корпуса (269 танков), предназначенных для развития наступления после прорыва тактической зоны обороны противника. Да в резерве фронта — около сотни одних лишь танков.

Словом, в руках Военного совета Юго-Западного фронта действительно была сосредоточена большая сила. Об этом говорят данные, приведенные выше.

Источники и литература .

Но от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней.

(Песня )

Растерзанная и обессиленная войной, казавшаяся отброшен­ной чуть не в средневековье, страна вступила в очередную воен­ную осень. Ветер срывал с деревьев пурпур последней листвы. С за­ходом солнца огромные пространства России погружались во мрак. Продираясь через эту темноту, спешил поезд, уносивший чрезвычайного наркома на Юг, где красные части с трудом сдер­живали давление набиравших силы деникинцев.

Он опять должен был исправлять чужие ошибки. В штаб Юж­ного фронта, находившийся в селе Сергеевское юго-восточнее Ди­вен, Сталин прибыл 3 октября. Троцкий не случайно «сбежал» с Южного фронта. Яркую характеристику состояния штаба и фрон­та этого периода дал Серго Орджоникидзе, назначенный по на­стоянию Сталина членом Реввоенсовета 14-й армии.

Но в это время Сталин не просто «навел порядок». По существу, он выиграл Гражданскую войну... Еще до его приезда в войска глав­ком Каменев, в соответствии с планом Троцкого, дал приказ ко­мандующему Юго-Восточным фронтом Шорину нанести удар в направлении Царицын - Новороссийск с целью выйти в тыл деникинской армии. Этот рожденный в Москве стратегический за­мысел, выглядевший солидно на карте, совершенно не учитывал политической ситуации.

Выполняя этот план главкома и Троцкого, нанося удар от Волги к Новороссийску, войска красных должны были идти через дон­скую степь, населенную враждебным Советской власти казачест­вом. В Москве не понимали, что озлобленные против власти свердлово-троцкистским расказачиванием, защищая свою территорию, местное население встретит большевицкие части яростным сопро­тивлением. Уже одно это обрекало кампанию на провал.

Впрочем, у Троцкого было свое видение решения проблемы. 6 октября этого года командарм конного корпуса Ф.К. Миронов и его сослуживцы были приговорены чрезвычайным трибуналом в Балашове к смертной казни. После захвата Ростова деникинцами Троцкий решил использовать популярного в донской среде вое­начальника как козырную карту и «простить» приговоренных.

В телеграмме от 10 октября Смилге Троцкий сообщал: «1) Я став­лю в Политбюро ЦК на обсуждение вопрос об изменении полити­ки к донскому казачеству. Мы отдаем Дону, Кубани полную «авто­номию», наши войска очищают Дон. Казаки порывают с Деники­ным. ...Посредниками могли бы выступить Миронов и его товарищи, коим надлежало бы отправиться в глубь Дона».

Миронова Троцкий потребовал «не отпускать, а отправить под мягким, но бдительным контролем в Москву. Здесь вопрос о его судьбе может быть разрешен в связи с поднятым выше вопросом».

Конечно, Сталин не мог знать об этом построенном на песке предположении, очередном авантюрном замысле Лейбы Брон­штейна.

Прибыв в село Сергиевское, где размещался штаб Южного фронта, и уже 3 октября ознакомившись с приказом главкома, Сталин категорически отверг план, предложенный Реввоенсове­том Республики. Он выдвинул свой вариант. Его замысел преду­сматривал: нанести главный удар не через казацкие территории от Волги к Новороссийску, а со стороны Воронежа на Харьков, Дон­басс, Ростов, где большевики могли рассчитывать на поддержку пролетарского населения промышленных районов.

5 октября Сталин изложил суть своего плана в письме в Москву. «Товарищ Ленин! - пишет он. - Месяца два назад главком прин­ципиально не возражал против удара с запада на восток через До­нецкий бассейн как основного (курсивы мои. - К. Р.). Если он все же не пошел на такой удар, то потому, что ссылался на «наследство», полученное в результате отступления южных войск летом, то есть на стихийно создавшуюся группировку войск в районе нынешнего Юго-Восточного фронта, перестройка которой (группировки) по­вела бы к большой трате времени, к выгоде Деникина.

Только поэтому я не возражал против официально принятого направления удара. Но теперь обстановка и связанная с ней груп­пировка сил изменились в основе. 8-я армия (основанная на быв­шем Южном фронте) передвинулась в район Южфронта и смот­рит прямо на Донецкий бассейн; конкорпус Буденного (другая ос­новная сила) передвинулся в район Южфронта; прибавилась новая сила - латдивизия, которая через месяц, обновившись, вновь представит грозную для Деникина силу.

Вы видите, что старой группировки («наследство») не стало. Что же заставляет главкома (Ставку) отстаивать старый план? Очевид­но, одно лишь упорство, если угодно - фракционность, самая ту­пая и самая опасная для Республики фракционность, культивируе­мая в главкоме «стратегическим» петушком Гусевым.

На днях главком дал Шорину директиву о наступлении с рай­она Царицына на Новороссийск через донецкие степи по линии, по которой, может быть, и удобно летать нашим авиаторам, но уж не­возможно будет бродить нашей пехоте и артиллерии.

Нечего и доказывать, что этот сумасбродный (предлагаемый) поход в среде, враждебной нам, в условиях абсолютного бездоро­жья - грозит нам полным крахом. Нетрудно понять, что этот по­ход на казачьи станицы, как показала недавняя практика, может лишь сплотить казаков против нас вокруг Деникина для защиты станиц, может лишь выставить Деникина спасителем Дона, может лишь создать армию казаков для Деникина, то есть лишь усилить Деникина.

Именно поэтому необходимо теперь же, не теряя времени, из­менить уже отмененный практикой старый план, заменив его планом основного удара из района Воронежа через Харьков - До­нецкий бассейн на Ростов.

Во-первых, здесь мы будем иметь среду не враждебную, наобо­рот - симпатизирующую нам, что облегчит наше продвижение.

Во-вторых, мы получаем важнейшую железнодорожную сеть (донецкую) и основную артерию, питающую армию Деникина, - линию Воронеж - Ростов (без этой линии казачье войско лишает­ся на зиму снабжения, ибо река Дон, по которой снабжается дон­ская армия, замерзнет, а Восточно-Донецкая дорога Лихая - Ца­рицын будет отрезана).

В-третьих, с этим продвижением мы рассекаем армию Дени­кина на две части, из коих Добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им в тыл.

В-четвертых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который (Деникин) в случае нашего успешного про­движения постарается передвинуть казачьи части на запад, на что большинство казаков не пойдет, если, конечно, к тому времени поста­вим перед казаками вопрос о мире, о переговорах насчет мира и пр.

В-пятых, мы получаем уголь, а Деникин останется без угля.

С принятием этого плана нельзя медлить, так как главкомовский план переброски и распределения полков грозит превратить наши последние успехи на Южном фронте в ничто. Я уже не гово­рю о том, что последнее решение ЦК и правительства - «Все для Южного фронта» - игнорируется Ставкой и фактически уже от­менено ею.

Короче: старый, уже отмененный жизнью план ни в коем слу­чае не следует гальванизировать, - это опасно для Республики, это наверняка облегчит положение Деникина. Его надо заменить дру­гим планом. Обстоятельства и условия не только назрели для этого, но и повелительно диктуют такую замену. Тогда и распределение полков пойдет по-новому

Без этого моя работа на Южном фронте становится бес­смысленной, преступной, ненужной, что дает мне право или, вер­нее, обязывает меня уйти куда угодно, хоть к черту, только не оставаться на Южном фронте. Ваш Сталин».

Необходимость привести этот документ полностью обусловли­вается тем, что это, пожалуй, самый важный документ Граждан­ской войны. Именно принятие плана Сталина стало вехой, пере­ломным пунктом в ходе борьбы Советской власти за право своего существования. Сталин не только предложил, но и отстоял план, определивший исход гражданского противостояния. Уже лишь одно это решение делает его выдающимся стратегом Гражданской войны.

Он был убежден в преимуществах такого решения, и сама го­рячность автора, собирающегося при непринятии его плана «уйти куда угодно, хоть к черту», свидетельствует о той особой остроте и значимости, которую он придавал своему замыслу.

Он все взвесил. Все учел Он предложил главкому С.С. Каменеву назначить командующим фронтом бывшего подполковника цар­ской армии Александра Егорова, которого знал еще по Царицын­ской обороне. Каменев возразил: «По личным свойствам вряд ли справится с такой задачей», но Сталин настоял на этом назначе­нии.

Поэтому, когда 8 октября новый командующий заступил на должность, Сталину не составляло труда привлечь его на свою сто­рону в вопросе выбора направления главного удара. В тот же день запрос об изменении первоначального направления наступления против Деникина был сделан в Москву.

В штаб Южфронта ответ пришел в 3 часа ночи 9 октября. Ди­ректива Каменева дала право на реализацию нового плана.

Теперь замысел Сталина по началу наступления вдоль Курской железной дороги в направлении на Донбасс вступил в стадию реа­лизации. К утру, в 5 часов 25 минут, командующий фронтом под­писал директиву № 10726 оп, в которой ставил конкретные задачи соединениям. Директива была утверждена «членом РВС Южного фронта Сталиным, командюж Егоровым, членом РВС Лашевичем и наштаюж Пиневским».

Итак, через две недели после прибытия Сталина Южфронт вновь открыл свои действия. Однако начало наступления не было усеяно розами. Наоборот, первоначально события разворачива­лись для красных неблагоприятно.

Утром 11 октября, когда Южный фронт двинулся в решающий поход Гражданской войны, его штаб передвинулся в Серпухов, а ударная группа фронта сразу вступила в соприкосновение с про­тивником. Сражение было тяжелым, красные дрогнули и отошли, и 13 октября корниловская дивизия захватила Орел. Но это был последний серьезный успех деникиннев, на следующий день под Орлом в наступление вновь перешла Красная Армия. По левому флангу кутеповского 1-го корпуса ударила латышская стрелковая дивизия, встык Добровольческой и Донской армий вошла кавале­рия Буденного.

После трудных боев город был взят 19 октября, а 24-го конный корпус Буденного с ходу ворвался в Воронеж, выйдя в тыл добро­вольцам На Южном фронте наступил перелом, и с этого момента произошел перелом во всей Гражданской войне. Под напором Красной Армии фронт белых рухнул и стал стремительно откаты­ваться; ряды их таяли от боев и дезертирства; белые опомнились только за Доном

Последний начальник штаба Белой армии генерал-лейтенант Махров писал в воспоминаниях: «Донская армия была в последней стадии разложения. Боевые приказы начальников уже не исполня­лись. Кубанцы игнорировали директивы Ставки и были небоеспо­собны. Только Добровольческий корпус еще сохранял некоторую боевую силу».

Одно время казалось, что главная масса Донской армии превра­тилась в зеленых. «Отступление окончательно превратилось в хао­тическое бегство. Огромные массы казаков и гражданских бежен­цев запрудили тылы и пути отхода Добровольческого корпуса».

Итак, исход Гражданской войны решился на Южном фронте. Позже Ленин сказал Буденному: «Не окажись ваш корпус под Во­ронежем, Деникин мог бы бросить на чашу весов конницу Шкуро и Мамонтова, и Республика была бы в особо тяжелой опасности. Ведь мы потеряли Орел. Белые подходили к Туле».

Ленин, безусловно, прав, отмечая заслугу выдающегося героя Гражданской войны Семена Буденного. Но в первую очередь он должен был отнести эти слова к Иосифу Сталину: не окажись Ста­лин в Реввоенсовете Южного фронта, Советская власть могла бы не устоять.

Впрочем, уже само то, что у красных появилась своя кавалерия, сумевшая «оказаться» в нужное время в нужном месте, тоже было заслугой Сталина. Как отмечалось ранее, Троцкий был противни­ком 1-й кавалерийской дивизии Буденного, и своим возникнове­нием в составе 19-й армии на Царицынском фронте она в значи­тельной степени обязана Сталину. Он и позже лелеял эту дивизию, превратившуюся в конный корпус, а затем в Конармию Буденного.

Еще в начале октября, став членом РВС фронта, в письме Буден­ному он спрашивал, что необходимо для повышения боеспособно­сти войска. В ответе комкор, подробно охарактеризовав проблемы своего соединения, предложил реорганизовать кавалерию в Кон­ную армию.

Сталин по достоинству оценил эту идею и уже 11 ноября утвер­дил решение об организации Конной армии, а 16 ноября выехал в Москву, где на заседании РВС Республики отстоял свое решение. Возвратившись в штаб фронта, 19 ноября 1919 года он подписал приказ о переименовании Конного корпуса в Конную армию. Он был стратегом и мыслил категориями, современными времени. В грядущих боях он рассчитывал на мощную кавалерию и решил ближе познакомиться с боевым соединением. В Воронеж Сталин с Егоровым приехали 29 ноября.

Сохранились свидетельства этой поездки. Командование фрон­та встретили Ворошилов, Щаденко и Пархоменко. Дальше ехали вместе. Поезд подолгу стоял у разрушенных во время боев мостов, восстанавливаемых участков путей, в Касторную прибыли лишь ранним утром 5 декабря. К вечеру поезд пришел в Новый Оскол. Здесь высокое начальство ожидали сани с тройкой лошадей и полу­эскадрон кавалеристов. В Велико-Михайловском оказались уже поздно ночью.

Утром на совместном заседании Реввоенсовета Южного фрон­та и командиров-кавалеристов был зачитан приказ о переименова­нии 1-го конного корпуса в Конную армию РСФСР. Обсуждение задач нового соединения подытожил Сталин. Буденному вручили Почетное революционное оружие - шашку с наложенным на ее эфес орденом Красного Знамени; начальнику штаба - именные золотые часы.

На следующий день поехали в район боевых действий. День был морозный и ясный. Сталин, Егоров и кинооператор Тиссэ еха­ли в санях, а Буденный, Ворошилов и Щаденко - верхом. Неожи­данно почти рядом стали рваться снаряды. Невдалеке затрещали пулеметные очереди. Начиналось сражение. Кавалеристы Мамон­това сходились во встречной атаке с конницей Буденного. Подняв­шись на холм, Сталин внимательно рассматривал картину разво­рачивающегося боя. Орудия смолкли, и слышался лишь топот мно­жества коней. Заметив, что на левом фланге противник обходит его кавалеристов и возникает угроза для командования, Буденный по­просил Сталина и Егорова уехать. «Нет!» - коротко и резко отве­тил Сталин. Тогда командарм Конной во главе резервного дивизио­на сам пошел в атаку. Противник был отброшен.

Буденный вспоминал: «После боя наступила гнетущая тишина, нарушаемая стонами раненых да голосами санитаров, хлопотливо подбиравших их. Сталин, Ворошилов, Егоров, Щаденко и я мед­ленно проезжали по почерневшим холмам, устланным трупами людей и лошадей. Все молчали, скорбно оглядывали следы жесто­кой кавалерийской сечи. Тяжело было смотреть на обезображен­ные шашечными ударами тела людей. Сталин не выдержал и, обра­щаясь ко мне, сказал: «Семен Михайлович, это же чудовищно. Нельзя ли избегать таких страшных жертв? Хотя при чем здесь мы?» - И он снова погрузился в раздумье...»

Расчет Сталина в выборе направления наступления оказался верным. В войне наступил перелом. 17 ноября части Южфронта вошли в Курск, 12-го числа был очищен от деникинских войск Харьков, а 16 декабря красные освободили Киев.

Правительство оценило его заслуги. В постановлении ВЦИК от 27 ноября указывалось: «В минуту смертельной опасности, будучи сам в районе боевой линии, под боевым огнем личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику. В озна­менование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотвер­женной его дальнейшей работы на Южном фронте...» И.В. Сталин был награжден орденом Красного Знамени.

Постигнув своим аналитическим умом тонкости военного ис­кусства, он уже ощущал себя уверенно в военной среде и, чувствуя за плечами «крылья победы», находил новые приемы для борьбы с противником. Он говорит уже военным языком и мыслит катего­риями тактика. В одном из приказов этого периода он требует применять «при выполнении поставленных задач не продвижение линиями, а нанесение сосредоточенными силами флатовых уда­ров главным силам противника, действующим на важнейших на­правлениях» (директива от 9 октября 1919 г.).

В другой директиве он предлагает иную тактику: «Подтвер­ждаю всем командирам... не разбрасывать своих сил, а бить на из­бранном направлении сосредоточенно, кулаком, на узком фрон­те стремительно и решительно» (директива от 20 октября 1919 г.).

В его манере руководства войсками уже есть свой творческий почерк. В одной из директив он поясняет, что залогом победы для командования являются «реалистическая постановка боевых за­дач, тщательная подготовка операции, умелое накопление резер­вов и организация совместных действий частей, смелый маневр и решительность при наступлении».

Зима 1920 года стала продолжением цепи триумфальных по­бед Красной Армии. С 3 по 10 января Юго-Восточный и Южный фронты освободили Царицын, Ростов-на-Дону, Новочеркасск и Таганрог. После взятия Ростова 10 января Южный фронт был пе­реименован в Юго-Западный, а через три дня Сталин подготовил директиву о преследовании белых армий, отступавших к портам Черноморского побережья. Затем он выехал в район боевых дейст­вий 14-й армии, где пробыл с 11 по 14 января.

Теперь, когда военные перспективы на этом участке фронта приобрели четко обозначившуюся направленность, в дополнение к имевшимся у него обязанностям Сталин получил новые. Решени­ем Совнаркома от 20 января он был включен в Совет Украинской трудовой армии. Его избрали Председателем Совета, и, не прекра­щая заниматься подготовкой операций Юго-Западного фронта, он начал восстановление угольной промышленности Донбасса. Части фронта состояли в значительной степени из рабочих-шахтеров, красноармейцы занялись добычей угля.

Та стратегическая политика, с которой он начал деятельность на Южном фронте, принесла свои плоды. В феврале Украина была освобождена от деникинских войск.

Задачи хозяйственного строительства начали занимать все большее внимание в умах руководителей страны. В 1920 году выс­ший Совет обороны был реорганизован в Совет труда и обороны (СТО). Сталин сохранил свой пост в этом высшем чрезвычайном органе страны. Но четкое функционирование исполнительской машины управления не могло быть осуществлено без организации системы контроля.

23 января Политбюро приняло решение о развитии органа го­сударственного контроля - Рабоче-крестьянской инспекции (Рабкрин, РКИ). Уже на следующий день Сталин написал развер­нутую инструкцию по ее деятельности. 28-го числа ее содержание было рассмотрено на новом заседании Политбюро, а через два дня - на Пленуме ЦК. 7 февраля этот вопрос обсудил ВЦИК, принявший постановление о реорганизации Народного комиссариата госкон­троля в Народный комиссариат Рабоче-крестьянской инспекции.

Сталин остался наркомом этого комиссариата. Правда, из-за длительных отлучек из Москвы он не имел возможности занимать­ся этой работой вплотную непрерывно. Поэтому 23 февраля он обязал своего заместителя Аванесова: каждую неделю информиро­вать его в сообщениях - отчетах о делах Наркомата и ходе его ре­организации. Его рабочий день по-прежнему заполнен до предела.

Не прекращалась его деятельность и по управлению работой Наркомата национальностей. Он выступал 22 ноября 1919 года на открытии II Всероссийского съезда коммунистических организа­ций народов Востока. 7 февраля 1920 года сессия ВЦИК ввела его в состав комиссии по разработке вопроса федеративного устройства РСФСР.

Когда в феврале началось освобождение от деникинских войск Украины, Харьков, где в этот период находился Сталин, стал ее сто­лицей. Здесь с 17 по 23 марта он руководил работой IV Всеукраинской конференции КП(б)У. Он выступил с докладом и заключи­тельным словом об экономической политике. Конференция вы­двинула его делегатом на IX съезд РКП(б).

Уже в день завершения конференции «Правда» опубликовала статью Сталина «Ленин как организатор и вождь РКП», посвя­щенную 50-летию основателя партии. В этот же день он выехал в Москву на IX съезд РКП(б). Этот съезд, прошедший с 29 марта по 5 апреля, рассмотрел многочисленные вопросы, касавшиеся вос­становления разрушенной войной страны. В числе его решений было принятие хозяйственного плана, создание трудовых армий, развитие кооперации. Сталина вновь избрали членом Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б).

Тянувшаяся с августа 1914 года война обескровила не только человеческие, но и экономические ресурсы. Страна жаждала дол­гожданного мира, и среди первостепенных задач, требующих не­медленного разрешения, стоял вопрос о топливе. С докладом о по­ложении в угольной промышленности Донбасса в середине апреля Сталин выступил на заседании Совета труда и обороны.

План Сталина по проведению основной кампании в Граждан­ской войне против белых завершился успешной реализацией. Деникинцы были разгромлены, их войска, разбитые в боях и разло­жившиеся от дезертирства, откатывались в Крым. 4 апреля Дени­кин ушел в отставку. Однако Гражданская война продолжалась.

Следующей надеждой внутренних и внешних врагов Совет­ской власти стал барон Врангель. В его штабе были представлены спецы Англии, Франции, США и Японии. Отступившие и дезорга­низованные силы Деникина вливались в армию очередного лидера Белого движения.

Значительной передышки Советская власть не получила. Но новый удар последовал не с юга. 25 апреля 1920 года наступление на Украину начала 65-тысячная Польская армия. Она шла совме­стно с войсками Петлюры. Этим антисоветским силам противо­стояли 12-я и 14-я советские армии, насчитывающие всего 20 ты­сяч штыков и сабель. Одновременно 79 тысяч польских легионеров начали наступление на Белоруссию.

Заносчивая польская шляхта имела основания для уверенности в успехе вторжения. К весне 1920 года Польша имела 200-тысяч­ную, хорошо вооруженную странами Запада армию. Только Фран­ция предоставила в ее распоряжение 1494 орудия, 350 самолетов, 2500 пулеметов, 327 тысяч винтовок. Боевой подготовкой легионе­ров занимались французские инструкторы. Даже план наступле­ния на Россию разрабатывался под руководством французского маршала Фоша и при непосредственном участии главы француз­ской миссии в Варшаве генерала Анри.

В этот период вся Красная Армия состояла из 500 тысяч человек, разбросанных на фронтах от Амура до Финского залива. 26 апреля польско-петлюровские националисты заняли Коростень и Жито­мир, 27-го числа оккупировали Казатин, а 6 мая захватили Киев.

Для Сталина это наступление не стало неожиданностью. Еще 26 февраля командование Юго-Западного фронта - Сталин и Его­ров - представило доклад, в котором отмечалось: «С поляками, безусловно, придется драться... Полагаем, что при будущих дейст­виях против поляков нельзя ограничиться главным ударом на уча­стке Западного фронта, а необходимо его поддержать со стороны Юго-Западного фронта в направлении Ровно - Брест».

Поэтому еще в марте Реввоенсовет Республики принял реше­ние о переброске Конной армии Буденного на Западный фронт. Вначале эта переброска планировалась по железной дороге. По мнению Буденного и Ворошилова, передислокация огромной мно­готысячной кавалерийской армии могла занять несколько меся­цев, затруднив боевую подготовку бойцов. Руководители конар­мейцев предложили совершить рейд походным порядком.

Однако главком Каменев, начштаба Лебедев и начальник опе­ративного управления Шапошников воспротивились этому пред­ложению. Приехавшие для решения этого вопроса в Москву Бу­денный и Ворошилов попросили приема у Троцкого. Троцкий их не принял. Он небрежно велел передать через секретаря, что «за­нят делами IX съезда партии».

Тогда командиры Конной армии обратились к Сталину. Выслу­шав жалобу, он пригласил их на съезд, где организовал встречу с Ле­ниным. Они обосновывали свою настойчивость, в частности, тем, что во время рейда молодые конники получат практику верховой езды, а командиры упрочат навыки взаимодействия в составе со­единений.

Ленин оценил эти рациональные соображения и попросил Сталина передать главкому, что «он согласен с мнением командо­вания Конной армии». С правого берега Кубани кавалерийские ди­визии двинулись на Украину 11 апреля. Совершив беспрецедент­ный в современной истории тысячекилометровый рейд, к 25 мая армия сосредоточилась в районе Умани. Уже 27-го числа конники Буденного пошли в бой...

Это произойдет позже, а через два дня после начала наступле­ния белополяков, 28 апреля, Политбюро рассмотрело план опера­ции по отражению польско-петлюровского вторжения. Было при­нято решение: перебросить «все возможное» с кавказского на­правления и отправить на польский фронт. На этом заседании со Сталина были сняты обязанности члена РВС Юго-Западного фрон­та и поручен ему общий контроль за действиями Кавказского и Юго-Западного фронтов.

В практических условиях исполнение решения Политбюро об усилении войск на польском направлении было затруднено острой нехваткой вооружения и обмундирования, а развал транспорта тормозил переброску армейских частей. «Выход» из этого положе­ния Совет труда и обороны (СТО) нашел в том, что в дополнение к прежним обязанностям 10 мая Сталина назначили председателем комиссии по снабжению армии патронами, винтовками, пулеме­тами и налаживанию работы патронных и оружейных заводов.

Одновременно он был назначен председателем комиссии по снабжению Западного фронта одеждой. Его снова обязали прини­мать неотложные меры. Впрочем, он быстро разобрался в ситуа­ции. Перечень мер для незамедлительного решения он представил в двух докладах на заседании СТО.

Но и в этот раз ему не дали довести дело до логического конца. И, как это уже случалось неоднократно, организационные, полити­ческие и хозяйственные вопросы он снова вынужден сменить на военные. Похоже, стало уже утвердившейся традицией, что всякий раз, когда на фронте складывалось критическое положение, на ка­тастрофический участок направлялся Сталин...

Так произошло и в этот момент. 18 мая решением Центрально­го комитета его утвердили членом РВС Юго-Западного фронта. Это было четвертое назначение за прошедший месяц; одновременно его ввели в состав РВС Республики.

Сталин покинул Москву 26 мая. На следующий день он был в Харькове. Здесь размещался штаб фронта. Разобравшись в ситуа­ции, он выехал в Кременчуг - ближе к наступавшим войскам.

Юго-Западный фронт представлял собой странный симбиоз. Его южное, левое крыло противостояло войскам пока еще сидев­шего в Крыму Врангеля, а правое держало линию Советско-поль­ского фронта, протянувшегося через всю Украину. В перспективе такое построение обороны обещало бои на два фронта; причем са­мостоятельными противниками, что, конечно, являлось грубым просчетом Реввоенсовета Республики.

Прибыв на крымский участок, уже 29 мая Сталин сообщил Ле­нину о мерах, принятых им для отпора войскам белых, угрожав­шим со стороны Крыма. 31 мая он подписал директиву об обороне Одессы. Еще до его приезда на южный участок, на другом крыле Юго-Западного фронта, в районе Умани сосредоточилась Конная армия Буденного. Совершив с 11 апреля по 25 мая невиданный ты­сячеверстный марш с правого берега Кубани на Украину, уже че­рез день конармейцы вступили в бой с поляками. Днем раньше на­чала наступление 14-я армия фастовской группы красных.

Он объективно оценил ситуацию и поставил вопрос об усиле­нии фронта, но Ленин не мог ему помочь. Направив 2 июня теле­грамму в Кременчуг с пометкой «Вручить только лично Сталину для личного расшифровывания», Ленин признается: «На Западном фронте положение оказалось хуже, чем думали Тухачевский и глав­ком, поэтому надо просимые дивизии отдать туда, а с Кавказского фронта взять больше нельзя, ибо там восстания и положение архи­тревожное...»

Сообщив об опасном положении на Западном фронте, в конце шифровки Ленин отметил: «Вы, конечно, помните, что наступление на Крым приостановлено впредь до нового решения Политбюро».

Суть проблемы, о которой идет речь в шифровке Ленина, со­стояла в том, что войска Юго-Западного фронта, противостоявшие левым крылом сидевшему в Крыму Врангелю, своим правым кры­лом, на польском участке, соприкасались с Западным фронтом красных. В командование его войсками еще 29 апреля в Смоленске заступил Тухачевский. Предложенный Тухачевским план разгрома поляков утвердили в Москве накануне, 28-го числа.

Осуществляя свой план, новый командующий 14 мая начал на­ступление на Свенцяны, Молодечно и Борисов, заняв эти города. Видимо, за этот успех 28-летнего бывшего подпоручика, - во вре­мя службы в царской армии не командовавшего даже ротой и, уж конечно, не кончавшего «академии», - в разгар операции, 22 мая, наряду с С.С. Каменевым и А.И. Егоровым, причислили к Генераль­ному штабу.

Однако триумф Тухачевского продолжался недолго. Дело в том, что резервов у командарма-«вундеркинда» не было. Впрочем, это не являлось случайностью. Их и не могло быть. Свое кредо в отноше­нии ведения войны Тухачевский изложил еще 24 декабря 1919 го­да, прочтя в Академии Генерального штаба программную лекцию: «Стратегия национальная и классовая».

«Стратегические резервы, - самоуверенно провозглашал в ней подпоручик, - польза которых всегда была сомнительна (курси­вы мои. - К. Р.), в нашей войне и вовсе не применимы... Фронты ар­мий громадны. Пути сообщений в полной разрухе. Вместе с тем операции развиваются со стремительной быстротой. Все это дела­ет употребление стратегических резервов с целью нанесения противнику удара в решительный момент совершенно излишним и вредным самоослаблением».

Не нужно заканчивать академию, чтобы понять очевидную бредовость такого утверждения. Это рассуждения дилетанта, не понявшего азов военного искусства. И поляки уже вскоре препод­несли «гениальному» полководцу вразумляющий урок.

Когда в ответ на удар Тухачевского 30 мая поляки предприняли контрнаступление, они не только отбросили его войска назад. По­ляки создали угрозу полного разгрома его фронта. Не имевший ре­зервов и не умевший организовать оборону Тухачевский ничего не мог предпринять. Его войска бессильно отступали. Только 15-я ар­мия Корка из последних сил цеплялась за плацдарм в районе По­лоцка. Убедительное поражение должно было излечить молодого командарма от самоуверенности и беспечности, но, как показали дальнейшие события, этот горький урок не пошел впрок.

От полного разгрома Тухачевского спасли лишь действия Ста­лина. Казалось бы, получив отказ Ленина в пополнении сил Юго-Западного фронта, Сталин мог спокойно выжидать в надежде на лучшие времена. Но, в отличие от самоуверенного «вундеркинда», он не верил в чудеса и трезво оценивал обстановку. Его понимание военных вопросов представляло собой разительный контраст с верхоглядством бывшего царского подпоручика.

Трезвый реалист, опытный и творческий человек, Сталин искал выход из мышеловки, в которой оказался Юго-Западный фронт, зажатый между белополяками и Врангелем вследствие непроду­манной военной политики Реввоенсовета Республики и главкома.

И он сам нашел решение. Уже на следующий день после посту­пления шифровки Ленина он внес его на рассмотрение ЦК Пред­ложение Сталина гласило: либо установить перемирие с Врангелем и в результате этого снять с Крымского фронта «одну-две диви­зии», либо ударом по Врангелю разбить его войска и высвободить силы для борьбы с белополяками.

Опытный политик, умевший заглядывать в перспективу, взве­шенно отделявший желаемое от возможного, он предостерегал Кремль от намерения гнаться «за двумя зайцами» сразу. Он пред­ложил Политбюро «принять все меры к тому, чтобы обеспечить перемирие (с Врангелем. - К. Р.) и возможность переброски частей с Крымского фронта, либо, если это не представляется возможным по обстановке, санкционировать наше наступление в целях ликви­дации крымского вопроса в военном порядке».

То есть он предлагал разбить Врангеля, а затем разделаться с бе­лополяками. Однако проницательный Ленин не оценил глубины и осмысленного прагматизма предложений Сталина. На телеграмме он написал Троцкому: «Не слишком ли много жертв будет стоить? Уложим тьму наших солдат. Надо десять раз обдумать и приме­рить. Я предлагаю ответить Сталину «Ваше предложение о наступ­лении на Крым так серьезно, что мы должны осведомиться и обду­мать осторожно. Подождите нашего ответа».

Но у Сталина, знавшего положение дел лучше, чем Кремль, и острее чувствовавшего ситуацию, не было времени на выжидание. В отличие от членов Политбюро, находившихся в Москве, Сталин реально представлял обстановку, и у него была иная точка зрения на намерения Врангеля, угрожавшего его фронту из Крыма.

Он безошибочно разглядел опасность. И 4 июня на заседании СТО Ленину вручили новую телеграмму из Кременчуга, в которой Сталин сообщал о намерении Врангеля начать наступление. Это было своевременное предупреждение. Однако Ленин вновь не спе­шил принимать это предложение.

И все-таки предупреждение Сталина встревожило его. Пере­правляя телеграмму Троцкому, Ленин написал: «Надо сообщить главкому и затребовать его заключение. Пришлите мне, получив его мнение, ваш вывод на заседание Совета обороны или перегово­рим (если поздно закончится) по телефону».

В ответе Ленину Троцкий ничего не предложил, но не удержал­ся от мелочного колкого замечания, что, обращаясь непосредствен­но к Ленину, Сталин «нарушает субординацию (подобные сведе­ния должен был бы направить главкому Егоров)».

Подыгрывая этому чиновническому идиотизму с оскорблен­ным самолюбием, Ленин написал на ответе: «Не без каприза (кур­сив мой. - К.Р.) здесь, пожалуй. Но обсудить надо спешно. А какие чрезвычайные меры?» (Получается, что под «капризностью», в ко­торой Ленин «обвинит» Сталина в своем известном «Письме съез­ду», в этот момент он понимал нарушение субординации и иерар­хического этикета).

Однако после запроса мнения главкома Каменева и обсужде­ния предупреждения Сталина в ЦК ему ответили отказом Правда, отклонение его предложений было завуалировано указанием, что наступление против Врангеля возможно лишь после тщательной подготовки и с учетом дипломатических обстоятельств. Это была демагогия.

Сталин отреагировал на нерешительность Центра в тот же день. Он продолжал настаивать: «Значит, нужно готовиться... По­нятно, что без санкции ЦК ничего не будет принято...».В последней фразе был выпад в адрес Троцкого, очевидно создававшего прово­лочки для оттягивания решения. Он понимал, что за ответом из Москвы торчали уши «красивого ничтожества».

Но «готовиться» у руководства страны и армии уже не было времени. Сталин своевременно разглядел вероятный разворот со­бытий. Его предупреждение не замедлило сбыться. На следующий день после его телеграммы, 6 июня, войска Врангеля вышли из Крыма. И хотя части 13-й армии сопротивлялись героически и упорно, через два дня белые заняли Мелитополь, а 12 июня крас­ные, оставив Каховку, отошли на правый берег Днепра.

Теперь Юго-Западный фронт оказался перед фатальной необ­ходимостью вести борьбу на два фронта, но Сталин великолепно справился со стоящей перед ним задачей.

Его имя впоследствии никогда не стало бы самым громким в мире, если бы он, подобно его противникам, «блиставшим» фейер­верками лишь на трибунах, - подчинялся обстоятельствам. Но для него на первом месте было выполнение дела. А дело состояло в том, что Сталин не бездействовал и не отсиживался в Кременчуге, обме­ниваясь очередями телеграфных строчек Морзе с Лениным и воен­ным управлением в Москве.

Он ожидал такого оборота событий. Более того, он заранее при­нял меры. Поэтому его дела складывались блестяще. Переговоры с Москвой шли под аккомпанемент реального пулеметного и артил­лерийского огня, но он не стал гнаться за двумя целями. Поставив крымский участок фронта в упорную оборону, он начал с наиболее наглого противника.

Повторим, что от полного разгрома Тухачевского в Белоруссии спас Сталин. Еще 2 июня в Кременчуге Сталин провел переговоры с командованием 1-й Конной армии. Обсудив план ее действий, 3 июня 1920 года он подписал директиву РВС Юго-Западного фронта о разгроме киевской группировки белополяков.

Пока о перспективах крымского участка шел обмен телеграм­мами с Москвой, вместе с командованием Конной армии Сталин готовил новый удар на польском участке своего фронта. И в те дни, когда поляки погнали войска Тухачевского из Белоруссии, в соот­ветствии с директивой Сталина 1-я Конная армия Буденного нача­ла наступление под Киевом.

Наступление развивалось стремительно. Начав его, 5 июня красная кавалерия прорвала фронт и, опрокидывая хорошо воору­женные польские дивизии, углубилась в тыл противника, сея хаос и панику в его рядах. 7 июня буденовцы взяли Житомир, откуда в панике бежал польский штаб, и город Бердичев.

Конармия, которую заботливо пестовал Сталин, не подвела его. На следующий день (8 июня), разгромив у Белополья кавалерию поляков, конармейцы перерезали пути снабжения киевской груп­пировки польских войск, и те стали поспешно отступать от Днеп­ра. В этот же день Буденный повернул на восток, на Фастов, двинув­шись в сторону Киева. Для борьбы с Буденным Пилсудский срочно перебросил с фронта Тухачевского несколько дивизий, но разбить 1-ю Конную полякам не удалось.

Одновременно с буденовцами в наступление перешли 12-я и 14-я армии, и 12 июня Сталин доложил Ленину об освобождении Киева. Польский фронт на Украине стал разваливаться, и красные армии продолжали идти вперед. Это был триумф Сталина

Между тем, пока Сталин громил поляков на правом крыле Юго-Западного фронта, руководство Антанты нанесло удар в тыл фронта красных на его левом крыле. Повторим: угроза врангелевской опасности, о которой Сталин предупреждал Кремль еще на­кануне развернувшихся событий, нашла свое реальное воплоще­ние. Продолжая наступление, начатое еще в начале июня, Врангель занял Северную Таврию.

Впрочем, обеспокоенное поражениями польских интервентов, руководство Антанты просто не могло не нанести такой удар. Но если стратегически успех белых стал результатом неизлечимой близорукости Председателя Реввоенсовета, то фактически он яр­ким светом высветил очередной просчет Троцкого. Однако про­явивший очевидную недальновидность тщеславный и завистливый Троцкий не хотел признавать своей вины.

Как это уже неоднократно случалось, ответственность за про­счеты он снова пытался переложить на чужую голову. На этот раз в причинах неудачных действий против врангелевцев Троцкий об­винил Егорова. Лейба Бронштейн попытался сделать «козлом отпу­щения» командующего Юго-Западным фронтом. Одновременно это позволяло ему поставить в руководство фронтом своего став­ленника.

Не принимая такую игру, Сталин решительно воспротивился очередной интриге «красивого ничтожества». 14 июня 1920 года он телеграфировал: «Москва, ЦК РКП, Троцкому. Решительно воз­ражаю против замены Егорова Уборевичем, который еще не со­зрел для такого поста, или Корком, который как комфронта не подходит.

Крым проморгали Егоров и главком (Каменев. - К. Р.) вместе, ибо главком был в Харькове за две недели до наступления Врангеля и уехал в Москву, не заметив разложения Крымармии. Если уж так необходимо наказать кого-либо, нужно наказать обоих. Я считаю, что лучшего, чем Егоров, нам сейчас не найти.

Следовало бы заменить главкома (Каменева), который мечется между крайним оптимизмом и крайним пессимизмом, путается в ногах и путает комфронта, не умея делать ничего положительного».

Решительно отвергнув попытку Троцкого найти случайного стрелочника, Сталин отстоял командующего Юго-Западным фронтом. Правда, в телеграмме он не стал прямо называть главного виновника неудач. Это было ясно и без лишние слов.

Троцкий был вынужден проглотить не высказанные в его адрес обвинения. После отступления войск Тухачевского в Белоруссии и очевидного триумфа Сталина на Украине Троцкий ясно осознавал бесперспективность разборки с Егоровым. Он не мог вступать в очередной открытый конфликт с членом ЦК и Реввоенсовета Рес­публики.

Егоров остался на своем месте. Однако положение на Юге дей­ствительно было серьезным. Северная Таврия оказалась в руках врангелевцев. Жестокие бои продолжались. Для исправления по­ложения Сталин 24 июня выехал в Синельниково - на крымский участок Юго-Западного фронта. В тот же день свое понимание об­становки он прокомментировал корреспонденту УкрРОСТА.

В Синельникове Сталин находился с 24 июня по 3 июля. С его приездом наступление белых было остановлено. Принятые им на месте меры не дали возможности врангелевцам развить успех. Од­нако выбить их с занятого плацдарма не удалось. Имевшихся со­ветских войск для проведения успешной операции было недоста­точно; для этого требовались дополнительные силы и средства.

Находясь на южном фланге фронта, Сталин составил новый план разгрома Врангеля. С этим планом он выехал в Москву. Здесь при участии Сталина с 7-го по 11 июля прошло совещание у замес­тителя Председателя Реввоенсовета Республики с главкомом и на­чальником полевого штаба Лебедевым. Кроме общего плана бое­вых действий Юго-Западного фронта, на нем обсуждался вопрос о переброске дополнительных резервов на крымский участок.

Список частей, намеченных к передислокации, Сталин передал Ленину 11-го числа. Сразу после совещания. В тот же день, когда в «Правде» была опубликована его беседа с корреспондентом газе­ты, он выехал обратно в Харьков.

В интервью журналисту он подчеркнул: «Нужно помнить: пока Врангель имеет возможность угрожать нашим тылам, наши фрон­ты будут хромать на обе ноги, наши успехи будут непрочными. Только с ликвидацией Врангеля можно считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».

Даже после успешного разгрома белополяков на Украине Ста­лин снова обращал внимание на стратегическую сложность поло­жения советских фронтов. Он снова говорит об опасности войны на два фронта. Однако этой очевидной для него аксиомы не смогло понять военное и политическое руководство страны. Именно это непонимание позже привело к авантюризму.

Из Харькова 14 июля Сталин отправился на станцию Волноваху, находившуюся на левом фланге Крымского фронта. Уже через день, 16-го числа, по вопросам Азовского флота он выехал в Мариу­поль. Знаменательно, что его посещения участков фронта хроноло­гически увязываются с обострениями на них боевой ситуации.

Дважды, 19 и 31 июля, в самый разгар тяжелых боев он приез­жает на станцию Лозовая, а с 9 по 14 августа вновь совершает по­ездку по крымскому участку фронта. Сталин уделял самое серьез­ное внимание борьбе с Врангелем.

Человек, постоянно находившийся на самых важных фронтах Гражданской войны, он понимал: при выходе из Крыма успеху бе­лых сопутствовало то, что ударной силой Врангеля была кавалерия. Отдельный кавалерийский корпус генерала Барбовича (донцы) и конная группа генерала Бабиева (кубанцы).

В отличие от Троцкого Сталин прекрасно осознавал значимость в маневренной войне кавалерии. Поэтому в тот период одним из важнейших результатов его деятельности стала организация новой конной армии. Для противодействия коннице Врангеля на базе 1-й и 2-й кавалерийских дивизий Думенко, расстрелянного по прика­зу Троцкого, в июле Сталин организовал 2-ю Конную армию. Ее командиром стал буденновец Ока Городовиков.

Эта армия прошла трудный путь. С лета 1920 года ее дивизии понесли серьезные потери в тяжелых боях. С начала сентября, по­еле переформирования, уже под командованием Ф.К. Миронова, 2-я Конная участвовала во всех операциях по разгрому Врангеля. В Се­верной Таврии и в Крыму, завершив Гражданскую войну на Юге занятием Симферополя.

В летние дни 1920 года Сталин разрывался между двумя фрон­тами. И, хотя Красной Армии не удалось в июне - июле изгнать врангелевские войска из Северной Таврии, опасность их соедине­ния с поляками была ликвидирована.

Еще до поездки Сталина в Москву, продолжая громить поляков на Украине, 14-я армия Юго-Западного фронта 8 июля заняла Проскуров, а через день освободила Ровно. Успех 1-й Конной под Киевом и продолжавшееся наступление Юго-Западного фронта по освобождению от белополяков западной части Украины созда­ли предпосылки для новой активизации действий уже оправивше­гося от майского поражения Тухачевского.

Получив серьезное подкрепление, в том числе 3-й конный кор­пус Гая, 4 июля Западный фронт перешел в наступление. После пе­редислокации части соединений легионеров на Украину польский фронт в Белоруссии теперь был значительно ослаблен. И под нажи­мом сил Тухачевского он стал быстро отходить. Правда, без серьез­ных потерь, часто даже не вступая в соприкосновение с советски­ми войсками.

Это позволило Тухачевскому две трети сил Западного фронта сосредоточить на узком участке в 90 километров. Не встречая осо­бого сопротивления противника, 11 июля его войска заняли Минск. Армии польского Северо-Восточного фронта отступали в беспорядке: «выкидывали публику с вокзалов, грабили и убивали население и поджигали город...» 14-го числа войска Запфронта во­шли в Вильно (Вильнюс), а 19-го, форсировав Неман, наступали уже по территории Польши.

Успехи на польском направлении вызвали эйфорию в РВС Рес­публики и ЦК. Под впечатлением поспешного, почти панического отхода поляков многим уже казалось, что теперь путь на Варшаву открыт. Взятие Варшавы как «пролог к мировой революции» гре­зилось и бывшему подпоручику - командарму Запфронта.

Перед началом этого не встречавшего отпора наступления Ту­хачевский издал известный приказ, призывавший устремить «взо­ры на Запад». «На Западе, - писал он, - решаются судьбы миро­вой революции. Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человече­ству. На Запад! .-Варшаву - марш!»

Радужные перспективы польской, германской и мировой рево­люции в «Походе за Вислу» рисовались не только протеже Троцко­го - Тухачевскому. Их разделяли многие. В историографии редко упоминается о том, что в этот период всеобщего торжества и упое­ния триумфом побед Сталин предостерегал от состояния эйфории в войне с Польшей. Человек, никогда не терявший трезвости ума, он оставался реалистом и в часы поражений и в дни побед.

Но что было особо важно в межнациональной войне, он очень остро чувствовал и понимал психологические оттенки взаимоотно­шений и интересы населения разных национальностей. И его про­гнозы всегда были политически безошибочны. Причем они исхо­дили из особенностей ситуации. Еще за день до отъезда на Юго-За­падный фронт в своей статье «Новый поход Антанты в Россию», опубликованной 25-26 мая «Правдой», Сталин указал на нена­дежность тыла польских белооккупантов, предпринявших интер­венцию.

«Выдвигаясь за пределы Польши, - отмечал он, - и углубляясь в прилегающие к Польше районы, польские войска удаляются от своего национального тыла, ослабляют связь с ним, попадают в чу­жую им и большей частью враждебную среду. Хуже того, враждеб­ность эта усугубляется тем обстоятельством, что громадное боль­шинство населения Польши... состоит из непольских крестьян, терпящих гнет польских помещиков... Этим, собственно, и объяс­няется, что лозунг советских войск «Долой польских панов!» нахо­дит мощный отклик... крестьяне... встречают советские войска как освободителей от помещичьего ярма... восстают при первом удоб­ном случае, нанося польским войскам удар с тыла».

Он с самого начала не скрывал своих скептических взглядов в отношении ведения войны на территории Польши. «Ни одна ар­мия вмире, - указывал Сталин, - не может победить (речь идет, конечно, о длительной и прочной победе) без устойчивого тыла. Тыл для фронта - первое дело, ибо он, и только он, питает фронт не только всеми видами довольствия, но и людьми - бойцами, на­строениями, идеями. Неустойчивый, а еще более враждебный тыл обязательно превращает в неустойчивую и рыхлую массу самую лучшую, самую сплоченную армию...»

Но сделав такие выводы, Сталин предупреждает, что в случае вторжения советских войск на территорию Польши - ситуация изменится на диаметрально противоположную. «Тыл польских войск, - пишет он, - в этом отношении значительно отличается от тыла Колчака и Деникина к большей выгоде для Польши, тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость.

Его преобладающее настроение - «чувство отчизны» - пере­дается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость поль­ской армии. Конечно, тыл Польши неоднороден... в классовом от­ношении, но классовые конфликты еще не достигли такой силы, чтобы прорвать чувство национального единства... Если бы поль­ские войска действовали в районе собственно Польши, с ними, без сомнения, трудно было бы бороться».

Практически уже в начале новой Советско-польской войны, еще до побед под Киевом и Минском, еще до Варшавской катаст­рофы, он пророчески указал на политические и моральные факто­ры, которые и определят дальнейшее развитие событий. Это были серьезные и важные предупреждения.

Однако у коллег Иосифа Сталина по Политбюро имелась дру­гая точка зрения. Троцкий писал, «что война... закончится рабочей революцией в Польше, в этом нет и не может быть сомнения, но в то же время нет никаких оснований полагать, что война начнется с такой революции...».

То есть Троцкий, с его умом международного авантюриста, предполагает принести такую революцию в Польшу на остриях красноармейских штыков. Впрочем, сама Польша представлялась Троцкому лишь запалом революции в Европе: Германия, Австро-Венгрия, Франция, а там, глядишь, - и мировая революция. Иллю­зии Троцкого разделял и Ленин. В речи на VI Всероссийском Чрез­вычайном съезде, в ноябре 1918 года, он говорил: «Мы подходим к последней, решительной битве, не за русскую, а за международную социалистическую революцию!»

Таким образом, на заключительном этапе Гражданской войны тактико-стратегическая оценка Сталиным положения не совпада­ла ни с позицией Ленина, ни тем более Троцкого. Среди когорты лидеров Октября он был одним из немногих, если не единствен­ным, кто не поддался всеобщему заблуждению, гипнотической за­вороженности мечтой о мировой революции.

Не рассчитывал и на легкую победу в войне с поляками. Когда под впечатлением убедительных успехов Юго-Западного фронта на Украине в правительственных и военных кругах возникло мне­ние о скором разгроме Польши, он осудил эти иллюзии.

Сталин скрупулезно взвешивал шансы и возможности проти­востоявших государств. Он здраво оценивал состояние сил против­ника. В интервью корреспонденту УкрРОСТА, данном 24 июня в Харькове, он сказал: «Не надо забывать, что у поляков имеются ре­зервы, которые уже подтянуты к Новгород-Волынскому и дейст­вия которых, несомненно, скажутся на днях». Вместе с тем он учи­тывал как собственные возможности Польши, так и ее поддержку западными державами. Он предупреждает: «Мы воюем не только с поляками, но и со всей Антантой, мобилизовавшей все черные си­лы Германии, Австрии, Румынии, снабжающей поляков всеми ви­дами довольствия».

Он не утратил трезвости суждений и оценок позже, когда в результате успешного продвижения войск Западного фронта 11 июля был занят Минск. Давая в этот же день интервью коррес­понденту «Правды», утверждение о том, что «с поляками в основе уже покончено» и остается лишь совершить «марш на Варшаву», он вновь расценил как «недостойное бахвальство».

Он отмечает: «Я не буду доказывать, что это бахвальство и это самодовольство совершенно не соответствуют ни политике Со­ветского правительства, ни состоянию сил противника на фронте».

Казалось бы, все ясно. Сталин решительно и даже без коммен­тариев отверг план наступления на Варшаву. Более того, по его мнению, «марш на Варшаву» не отвечал «политике Советского правительства». Человек, обладавший политической и государст­венной ответственностью, он никогда не делал опрометчивых заяв­лений.

Он знал, о чем говорит. Именно в этот день, 11 июля, в Москву поступила нота Великобритании за подписью министра иностран­ных дел Джорджа Керзона. Она предлагала заключение переми­рия в польско-советской войне и признание в качестве восточной границы с Польшей линии, выработанной в конце 1919 года Вер­ховным советом Антанты. Знаменательно, что как раз этот рубеж, известный под названием «линия Керзона», и стал после Второй мировой войны границей Польши с Украиной и Белоруссией.

Однако откровенные предупреждения Сталина не были услы­шаны. Их не хотели слышать. Но когда последовавшие события полностью подтвердили правоту его точки зрения и оценок, о них мало кто вспомнил. О них долгое время «не вспоминали» и истори­ки. Между тем оценки и прогнозы Сталина уже вскоре стали сбы­ваться с неумолимой последовательностью.

Впрочем, свой авантюристический характер война получила не сразу. События стали приобретать опасный уклон 16 июля. Когда ЦК РКП(б) признал необходимым продолжать наступление, пока Польша сама не обратится с просьбой о перемирии. На следую­щий день нарком иностранных дел Чичерин ответной нотой извес­тил правительство Великобритании, что Советская Россия готова к миру, но посредничество Лондона неприемлемо: поскольку он не может считаться нейтральным в советско-польском конфликте.

Но и этот шаг еще не предвещал катастрофу. В грех авантюры с «маршем на Варшаву» ввел правительство и Реввоенсовет Респуб­лики молодой «петушок» - Тухачевский. После того как, не встре­чая серьезного сопротивления поляков, 15 июля войска Западного фронта заняли Молодечно, Тухачевский продолжал наступать дальше. Опьяненный победой 27-летний подпоручик уже приме­рял на себя шляпу «красного Наполеона». И, предвкушая мировую славу, Тухачевский предложил главкому Каменеву план по захвату польской столицы.

Позже Буденный вспоминал: «Из оперативных сводок Запад­ного фронта мы видели, что польские войска, отступая, не несут больших потерь. Создавалось впечатление, что перед армиями За­падного фронта противник отходит, сохраняя силы для решающе­го сражения... Мне думается, что на Тухачевского в значительной степени влиял чрезмерный оптимизм члена РВС Западного фронта Смилги и начальника штаба Шварца. Первый из них убеждал, что участь Варшавы уже предрешена, а второй представлял... главкому... ошибочные сведения о превосходстве сил Западного фронта над противником в два раза».

Трудно сказать, правомерно ли такое предположение Буденно­го? Кстати, начальник штаба у Тухачевского был не случайным че­ловеком в армии. Бывший полковник российского Генерального штаба Шварц имел чин и образование повыше, и опыта побольше, чем командующий фронтом.

Но, как бы то ни было, а предложение о захвате Варшавы исхо­дило непосредственно от самого Тухачевского. Он не сомневался в успехе операции. И когда 19 июля части Запфронта вошли в Барановичи, а конный корпус Гая занял Гродно, на осуществление предложения «подпоручика» решился и главком С.С. Каменев.

В тот же день главком отдал Западному фронту директиву: овла­деть Варшавой к 12 августа. Конечно, такое решение не могло быть принято без участия Председателя Реввоенсовета Республики. Но дело не в том, что Троцкий желал увенчать лаврами своего выдви­женца. Он тоже хотел увековечить прежде всего самого себя.

В психологическом плане на наркомвоенмора повлияло то, что в этот момент, с 19 июля в Москве начал работу II конгресс Комин­терна. Троцкий считал, что овладение Варшавой стало бы непрере­каемым доказательством его военного таланта и способствовало бы укреплению его авторитета как «революционного» стратега и лидера в глазах международной социал-демократии. Более того, та­кой триумф обещал ему славу вождя «мировой революции».

Впрочем, позже Троцкий сам пояснил, какие причины побуди­ли его к варшавской авантюре. «Мы вернули Киев, - признавал он. - Начались наши успехи. (Это Троцкий беззастенчиво перетя­гивает на себя успехи Сталина. - К. Р.) Поляки откатывались с та­кой быстротой, на которую я не рассчитывал...»

Правда, Лейба Бронштейн был вынужден «осторожно» при­знать задним числом: «Но на нашей стороне вместе с первыми ус­пехами обнаружилась переоценка открывающихся перед нами возможностей. Стало складываться и крепчать настроение в поль­зу того, чтоб войну, которая началась как освободительная, превра­тить в наступательную революционную войну. Принципиально я, разумеется, не мог иметь никаких доводов против этого».

Конечно, Троцкий хитрит. Именно по настоянию его и Туха­чевского Реввоенсовет Республики решил провести Варшавскую операцию и «принести на штыках революцию в Европу». Сомне­ниями в собственной дальновидности Троцкий не страдал, и он убедил Ленина в осуществимости своих военных планов. Впрочем, еще 20 июля председатель Реввоенсовета Троцкий и главком Ка­менев дали указание Юго-Западному и Западному фронтам насту­пать на Варшаву по сходящимся направлениям. И «процесс по­шел».

Как отмечено выше, Сталин такого заблуждения не разделял. Он оказался прав и указывая на внутренние резервы Польши. Это подтвердилось вскоре. Когда Красная Армия вступила на террито­рию противника, правительством Польши была объявлена моби­лизация, давшая 573 тысячи солдат и 160 тысяч добровольцев. Но власти страны пошли дальше. Они предприняли политические контрмеры от революции. Еще в середине июля был обнародован закон об ограничении помещичьих имений и льготах крестьян­ским хозяйствам. А 24 июля в Варшаве при участии социал-демо­кратов было сформировано «рабоче-крестьянское» правительство Витоса-Дашинского.

Сталин не ошибся и в прогнозе о поддержке Польши Западом. Уже 21 июля премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж без обиняков заявил, что «Франция и Англия могут предоставить все необходимое для организации польских сил».

И все-таки, являясь противником «марша на Варшаву», Сталин не мог не считаться с возможностью убедительного разгрома поля­ков, но его целью стала не Варшава. Учитывая успешное развитие боевых действий на Украине, Реввоенсовет Юго-Западного фронта 21 июля направил главкому телеграмму с предложением перене­сти направление главного удара своих частей с Люблина на Львов. То есть Сталин совершенно не намеревался брать Варшаву.

Он предлагал нанести удар под южный предел Польши. Свое стратегическое решение Сталин, Егоров, Берзин обосновывали тем, что «поляки оказывают весьма упорное сопротивление на львовском направлении», а «положение с Румынией остается не­определенно-напряженным». В стратегическом отношении выбор такого направления был оптимальным. Он отрезал поляков от неф­тяного бассейна Дрогобыча; в последующем создавал угрозу Кра­кову, а затем грозил взятием Лодзи, заставляя поляков практиче­ски вести войну на два фронта.

Главком Каменев оценил достоинства этого предложения и 23 июля утвердил план РВС Югзапфронта. Видимо, в этом реше­нии сыграло роль и то, что, днем раньше, 22-го числа, с предложе­нием Москве о перемирии обратились правительство Польши и ее Генеральный штаб.

Впрочем, своего негативного отношения к «маршу на Варшаву» Сталин не скрывал никогда. Он заявил об этом публично еще 20 июня, когда, вернувшись с фронта в Харьков, через три дня он дал интервью корреспонденту УкрРОСТА.

Рассказав о прорыве фронта белополяков под Киевом и успеш­ном наступлении Юго-Западного фронта, он указал: «Впереди еще будут бои жестокие. Поэтому я считаю неуместным то бахвальст­во и вредное для дела самодовольство, которое сказалось у некото­рых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фрон­те и кричат о «марше на Варшаву», другие, не довольствуясь обо­роной нашей Республики от вражеского нападения, горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на «красной советской Варшаве».

Между тем на северном крыле Советско-польского фронта по­ляки продолжали почти панически отходить, и к концу августа войска Западного фронта вошли в Брест-Литовск. Как показали дальнейшие события, удовлетворившись этим достижением, Красная Армия избежала бы позора поражения.

Но Тухачевский не был способен трезво взвесить обстановку. Он жаждал славы, и ему казалось, что лавровый венок победителя уже готов опуститься на его голову. Он не видел в польской армии серьезного противника. Даже позже Тухачевский утверждал, что польские «войсковые части потеряли всякую боевую устойчивость. Польские тылы кишели дезертирами. Все бежали назад, не выдер­живали ни малейшего серьезного боя...».

Отсюда он сделал поспешный вывод: «При том потрясении, ко­торому подверглась польская армия, мы имели право и должны были продолжать наступление. Задача была трудная, смелая, слож­ная, но робкими не решаются мировые вопросы (курсив мой. - К. Р.)». То есть он знал, что делал. На что шел. Считая себя способ­ным ни более ни менее как решать «мировые вопросы», Тухачев­ский настаивал на взятии Варшавы.

Однако 2 августа, когда Политбюро собралось в Москве на засе­дание, чтобы рассмотреть дальнейшие военные перспективы Рес­публики, еще не всем было ясно: что поставить во главу угла? Вран­геля? Или белополяков?

Сталин на этом совещании не присутствовал. Накануне, 31 ав­густа, в тот день, когда войска Тухачевского вышли к Бугу, он снова приехал на крымский участок Юго-Западного фронта, в Лозовое.

Впрочем, всем участникам совещания его позиция была извест­на. Он давно и настоятельно добивался объединения операции на польском участке фронта под единым руководством, а борьбу с Врангелем, имевшую, по его мнению, первостепенное значение, предлагал выделить в самостоятельную кампанию.

Стратегически план Сталина был беспроигрышным. Для обес­печения решающей победы на первое место он ставил разгром бе­лых на Юге. Свою позицию он определил четко, без недоговорок: «Только с ликвидацией Врангеля можно считать нашу победу над польскими панами обеспеченной».

Но славы и лавров за экспорт мировой революции жаждал не только «зеленый» командарм-подпоручик. Председатель РВС

Троцкий (тоже стремившийся решать «мировые вопросы») под­держал предложение Тухачевского.

Причем оборотистый и хитроумный Троцкий перехватил идею Сталина о разделении фронтов. Польская часть Юго-Запад­ного фронта передавалась Западному. Однако по настоянию Троц­кого все было сделано по принципу - наоборот. Главной задачей совещание определяло не разгром сил белых, а захват польской столицы. Ленин, Каменев и Крестинский согласились с Лейбой Бронштейном

Теперь все переворачивалось с ног на голову Предложение Ста­лина о первоочередном разгроме Врангеля отвергалось, а совет­ский фронт против белых на Юге превращался во второстепен­ный, не имевший ближайших перспектив.

Политическую тонкость этой интриги составляло то, что, украв у Сталина идею реорганизации польского фронта, самого ее автора с подачи Троцкого Политбюро задвигало в тень. Так, беззастенчиво передернув карты, Троцкий намеревался сорвать банк в свою пользу.

Обратим внимание: уже в который раз в ходе этой войны, после того как Сталин создал условия и предпосылки для разгрома про­тивника, ему не давали возможности завершить боевые действия убедительной победой. Славу «победителя» перехватывали Троц­кий и его клевреты.

Конечно, отстранение Сталина, практически обеспечившего перелом в борьбе с поляками, от участия в предстоявшей операции выглядело по меньшей мере непорядочно. Это осознавали все. Не­приятную миссию сообщения этого ущемлявшего самолюбие со­ратника решения взял на себя Ленин.

В тот же день, 2 августа, он дипломатично телеграфировал Ста­лину: «Только что провели в Политбюро разделение фронтов, что­бы Вы исключительно занимались Врангелем В связи с восстани­ем, особенно на Кубани, а затем и в Сибири, опасность Врангеля становится громадной, и внутри Цека растет стремление тотчас за­ключить мир с буржуазной Польшей. Я Вас прошу очень внима­тельно обсудить положение с Врангелем и дать Ваше заключение. С главкомом я условился, что он даст Вам больше патронов, под­креплений и аэропланов...»

Конечно, стремясь подсластить неприятную «пилюлю», Ленин лукавил. Еще полмесяца назад Советское правительство отвергло предложение Великобритании о мирных переговорах России и

Польши. Сталин не мог не понять, что его тактично отстраняли от руководства действиями на западном направлении. За дипломати­ей Ленина маячила назойливая тень Троцкого.

И у Сталина не могло быть сомнений в отношении внутреннего смысла этих маневров. Ему предлагали «таскать каштаны из огня» для упрочения славы «красивого ничтожества». Но он воспринял сообщение спокойно, почти равнодушно. Между тем решение По­литбюро состоялось в тот период, когда войска Юго-Западного фронта, в том числе 1-я Конная армия, подошедшая к Львову, уже вели упорные бои за город.

В ответе Ленину он констатировал: «Жестокие бои продолжа­ются с возрастающей силой, должно быть, сегодня потеряем Александровск. Вашу записку о разделении фронтов получил, не следо­вало бы Политбюро заниматься пустяками».

Но, не желая вступать в выяснение отношений, по существу он подал в отставку «Я могу работать на фронте еще максимум две недели, нужен отдых, поищите заместителя. Обещаниям главкома не верю ни на минуту, он своими обещаниями только подводит. Что касается настроения ЦК в пользу мира с Польшей, нельзя не заметить, что наша дипломатия иногда очень удачно срывает ре­зультаты наших военных успехов».

Очевидно, Сталин все-таки не смог сдержать эмоций. И его можно понять. Он проделал огромную работу, переломил ход вой­ны в пользу Советской Республики, и теперь, когда благодаря его действиям Польская армия терпела поражение, его задвигали на второй план. Конечно, он был не лишен здравого честолюбия. Оче­видное пренебрежение оскорбило его. Ленин тоже осознавал дву­личие ситуации. И, ощущая неловкость от того, что пошел на пово­ду у Троцкого, он сделал вид, что ему не ясны причины недовольст­ва Сталина

«Не совсем понимаю, - запрашивает он 3 августа, - почему Вы недовольны разделением фронтов. Сообщите Ваши мотивы. Мне казалось, что это необходимо, раз опасность Врангеля возрас­тает. Насчет заместителя сообщите Ваше мнение о кандидате. Так­же прошу сообщить, с какими обещаниями опаздывает главком. Наша дипломатия подчинена Цека и никогда не сорвет наших ус­пехов, если опасность Врангеля не вызовет колебаний внутри Цека...»

Ленин чувствовал свою неправоту по отношению к Сталину, но заманчивость замысла Троцкого уже очаровала его - цели миро­вой революции выше психологической щепетильности. Пытаясь

сгладить возникшую неловкость, он задает риторические вопросы, на которые не требуется ответа. И соглашается на «отставку» Ста­лина.

На следующий день уже успевший «остыть» Сталин не стал обострять конфликт и ответил лишь по существу самой реоргани­зации. Его соображения взвешены и рациональны. Он предложил сохранить имущество и аппарат Юго-Западного фронта за новым Южным фронтом и указал, что передаваемые 1-я Конная и 12-я армии должны «обслуживаться штабом Западного фронта в их нынешнем виде».

В телеграмме Сталин подчеркнул, что такая комбинация «дала бы возможность объединить все антипольские армии в единый Запфронт, чего я и добивался ранее...».

Однако следует обратить внимание и на то, что при этом речь совершенно не идет о посылке Первой Конной на Варшаву. Впро­чем, вопрос о кавалерии Буденного в этот период и не мог стоять так; конница уже участвовала в тяжелых в боях с белополяками на львовском участке фронта.

Однако Ленин не хотел, чтобы у Сталина сохранилось мнение, будто глава партии пошел на поводу у Троцкого. Очередная теле­грамма из Кремля ушла в Лозовую 4 августа. «Завтра, - сообщал Ленин, - в шесть утра назначен Пленум ЦК. Постарайтесь до тех пор прислать Ваше заключение о характере заминок у Буденного и на фронте Врангеля, а равно и о наших военных перспективах на обоих фронтах. От Вашего заключения могут зависеть важнейшие политические решения».

Ленин недоговаривал. Более того, он не известил Сталина о том, что на Пленуме будет решаться вопрос о приоритете наступления на Варшаву, а упоминание о «заминках у Буденного» звучало почти как упрек.

Сталин почувствовал эту недоговоренность. Отвечая в тот же день, он довольно сухо заметил: «... Я не знаю, для чего, собственно, Вам нужно мое мнение, поэтому я не в состоянии передать Вам требуемого заключения и ограничусь сообщением голых фактов без освещения».

Впрочем, ограничась «ворчливой» репликой, он кратко, с при­сущей ему взвешенностью, изложил суть проблем: «Заминка Бу­денного временная, противник бросил на Буденного литовскую, луцкую и галицкую группы в целях спасения Львова. Буденный

уверяет, что разобьет противника (он уже взял большое количест­во пленных), но Львов будет взят, очевидно, с некоторым опозданием.

Словом, заминка Буденного не означает перелома в пользу про­тивника Что касается Врангеля, мы теперь, хотя и слабы по причи­нам, изложенным выше, но все же сдерживаем противника; не позднее как через неделю мы пустим в ход 30 тыс. свежих шты­ков...»

Из этого, чуть нервного обмена телеграммами между двумя членами ЦК совершенно очевидно, что именно Сталин предложил передать 1-ю Конную Армию и 12-ю армию в подчинение штаба Западного фронта Но речь шла только о действиях под Львовом и никоим образом не касалась вопроса о направлении этих частей к Варшаве.

Конечно, в этот момент Сталин не мог знать планов польского руководства, но обратим внимание, что он своевременно и пра­вильно оценил тактику Пилсудского. И практически разгадал на­мерения противника. Поляки не отказывались от продолжения борьбы на львовском участке фронта.

Поясняя свои действия, позже Пилсудский писал: «Моим стра­тегическим замыслом было: 1) Северный фронт (стоявший против сил Тухачевского. - К. Р.) должен только выиграть время; 2) в стра­не провести энергичную подготовку резервов - я направлял их на Буг, без ввязывания в бои Северного фронта; 3) покончить с Буден­ным и перебросить с Юга крупные силы для контрнаступления, которое я планировал в районе Бреста Этого основного замысла я придерживался до самого конца».

Подчеркнем, что речь идет о разгроме Буденного под Львовом, а не в предместье Варшавы. Однако в Кремле строили иные планы. Утром 5 августа Пленум ЦК рассмотрел вопрос о перспективах войны. Накануне Ленин запросил мнение военных. Ответ Реввоен­совета (читай: Троцкого) был категоричным и оптимистическим: «16 августа Красная Армия будет в Варшаве».

Поэтому на Пленуме вместо трезвой оценки военной ситуации и политической обстановки в Польше Троцкий изощрялся в ора­торских экспромтах о «мировой революции». И хотя в отношении действий на львовском и врангелевском участках фронта было принято решение: «Утвердить предложенный тов. Сталиным ва­риант, принимаемый РВСР», но основным стало решение о насту­плении на Варшаву.

Между тем, выполняя директивы Пилсудского, польские легио­неры принимали все меры, чтобы «покончить с Буденным». И еще накануне того дня, когда Пленум ЦК одобрил предложенную Троцким операцию по захвату Варшавы, ситуация на львовском направлении резко изменилась.

5 августа Сталин получил информацию об упорном сопротив­лении поляков у Бродов, где 1-я Конная армия не сумела добиться успеха. Армия требовала передышки. О необходимости предоста­вить ей отдых и пополнение Сталин немедленно телеграфировал в Москву.

«В связи с этим, - сообщил он, - Буденный со вчерашнего дня перешел от наступления к обороне, причем на занятие Львова в ближайшие дни нельзя рассчитывать». Как выяснилось позже, в действительности из боев «на отдых» армия смогла отозвать лишь две дивизии из четырех.

Но обратим внимание на еще один существенный факт, кото­рый по странной «легкомысленности» выпал из поля зрения исто­риков. Дело в том, что, ведя переговоры с Лениным и Реввоенсове­том, Сталин находился на Юге страны - на Врангелевском фрон­те. То есть за сотни километров от Львова. Его связь с Буденным держалась лишь «на проводах». В условиях того времени это уже само по себе создавало определенные сложности для координации действий 1-й Конной.

Поскольку впоследствии в адрес Сталина бросались ничем не обоснованные упреки, будто бы безумный «марш на Варшаву» провалился чуть ли не по его вине, эти детали существенны. Конеч­но, Сталин не причастен к последовавшим событиям. У истоков краха варшавской авантюры стояли другие фигуры.

Приняв 2 августа решение о разделении фронтов на Южный, противостоявший Врангелю, и Западный - польский, Политбюро и Реввоенсовет коренным образом меняли логику управления вой­сками. Теперь командующему Западным фронтом Тухачевскому вменялось в обязанность руководить как операциями под Льво­вом, так и частями, предназначенными для наступления на Варша­ву. В этом и состоял главный смысл реорганизации - передать опе­рации на Советско-польском фронте в одни руки.

Логическим выводом из принятого решения соответственно являлось осуществление Тухачевским руководства действиями 1-й Конармии, 12-й и 14-й армий, сражавшихся под Львовом. Однако командующий фронтом не спешил взваливать на себя управление войсками своего участка фронта под Львовом. Впрочем, похоже, что для этого были и объективные затруднения.

Позже Тухачевский объяснял это тем, что «... болотистое Поле­сье не позволяло непосредственного взаимодействия Западного... и Юго-Западного (участков Западного. - К. Р.) фронта... Когда... мы попробовали осуществить это объединение, то оказалось, что оно почти невыполнимо: в силу полного отсутствия средств связи За­падный... (участок. - К. Р.) не мог установить последней с Юго-За­падным. Мы... могли эту задачу выполнить не скоро, не ранее 13- 14 августа...».

Говоря иначе: просто было на бумаге, да забыли про овраги. Осознав это, в переписке с главкомом 8 августа Тухачевский пред­ложил «временно осуществить управление» армиями его южного участка Западного фронта «через оперативный пункт, созданный силами и средствами штаба (бывшего) Юго-Западного фронта».

Конечно, Егоров и Сталин возразили против такого легкомыс­ленного решения. Они не могли дробить свой штаб, руководивший боевыми действиями против Врангеля. И, естественно, требовали, что оперативный пункт должен создаваться силами самого руково­дства Западного фронта. «Всякое другое решение вопроса, - теле­графировали они, - считаем вредным для дела вообще, в частности для достижении успеха над Врангелем».

«Новый» командующий, видимо, и сам понимал это. В теле­грамме главкому от 8 августа Тухачевский признал, что «создание оперативного пункта» по его схеме «повлечет за собой раздробле­ние и дезорганизацию штабного аппарата (бывшего. - К. Р.) Юго-Западного фронта».

Казалось бы, Тухачевский должен был обдумать решение и принять меры для обеспечения управления своими войсками на южном фланге. Однако «гениальный полководец» не задумывался над такими «мелочами». Легкомысленно бросив южный участок своего фронта на произвол судьбы, в тот же день он отда\ приказ северной группе войск - о форсировании 14-го числа Вислы.

При такой ситуации армии на Юге становились «бесхозными». И дело вовсе не в том, что Тухачевский заботился о львовском на­правлении польского фронта - ему самому эти проблемы были не нужны. Он был одержим жаждой славы. Он решал «мировые во­просы»... Перед ним была цель - Варшава, и он был уверен, что способен на ее достижение. Он не сомневался, что возьмет поль­скую столицу силами только северной группы войск. Так считал и Реввоенсовет Республики.

Главком С.С. Каменев вспоминал «Перед нашим командовани­ем, естественно, встал во всю величину вопрос: посильно ли немед­ленное решение предстоящей задачи для Красной Армии, в том ее составе и состоянии, в котором она подошла к Бугу (курсив мой. - К. Р.), и справится ли тыл...»

Главное командование решило, что посильно, и эти расчеты не были построены на песке. В составе Западного фронта Тухачевско­го в августе 1920 года числилось 795 тысяч человек. Правда, кон­тингент в частях, принявших участие непосредственно в Варшав­ском сражении, Пилсудский оценивает в соотношении: «силы Ту­хачевского в 130-150 тысяч бойцов, а противостоящие им польские войска - 120-180 тысяч».

То есть для победы были серьезные основания. Кроме полко­водческих... Итак, Тухачевский издал приказ о взятии Варшавы 8 августа. Позднее вопрос сотрудника штаба РККА В.Н. Ладухина: «Не могу до конца понять, почему же вдруг в августе...» - полководец-«вундеркинд» обрезал репликой: «На войне нередко случается «вдруг...»

Заметив неисчезнувшее недоумение собеседника, он пояснил: «Командование Западного фронта, развивая наступление, имело все основания к концу лета двадцатого года внести некоторую по­правку в оперативный план (курсивы мои. - К. Р.). Сергей Сергее­вич Каменев не возражал против маневра армий Западного фрон­та севернее Варшавы. Он, как и я, вначале не особенно беспокоился за левый фланг Западного фронта».

Нужны ли комментарии? Из этого пояснения видно, что, во-первых, оказывается, первоначальный оперативный план был иным, и его «поправка» исходила от Тухачевского; и, во-вторых, вряд ли он в тот момент вообще «беспокоился за левый фланг» за­падного участка своего фронта.

Его приказ предусматривал, что армии 3, 4,15, 16-я и вырвав­шийся вперед корпус Гая наступают севернее Варшавы. Южнее польской столицы он направлял мозырскую группу Хвесина и 58-ю дивизию из 12-й армии. Поскольку в дальнейшем свое пораже­ние Тухачевский объяснял отсутствием под Варшавой армии Бу­денного, то обратим внимание, что речь о 1-й Конной армии в при­казе опять не шла.

Но скажем больше: в существовавших условиях строить расчет на армии Буденного было равнозначно желанию украсть коня с чу­жой шахматной доски для того, чтобы использовать его в своей иг­ровой партии, а это уже прием из тактики известного Остапа Бендера.

Между тем поляки не сбрасывали Буденного со счетов. Еще 6 августа, утвердив решение «принять генеральное сражение у Варшавы», польский штаб обязал директивой своих командующих «связать противника на Юге, прикрывая Львов и нефтяной бас­сейн (в районе Дрогобыча)».

Для этого маршал Пилсудский приказал 6-й польской армии отходить к Львову. Он предусмотрел и возможность попытки Кон­ной армии оказать помощь Тухачевскому: «Если же Буденный дви­нется на север, то вся наша конница и лучшая пехотная дивизия должны немедленно пойти вслед за ним и любыми способами по­мешать его продвижению».

В целях защиты центра польского фронта для сосредоточения было выбрано место, «защищенное сравнительно широкой рекой Вепш, с опорой левого фланга на Демблин». Этим маневром, вспо­минал Пилсудский, прикрывались мосты и переправы через Вислу и Вепш.

Тухачевский и главком такой маневр польских армий не при­нимали во внимание. Наоборот, когда 10 августа бойцы 1-й Кон­ной перехватили приказ командования 3-й польской армии от 8 августа, в котором ставилась задача отойти для сосредоточения в район Вепша, то Тухачевский и Каменев сочли его за дезинформа­цию.

Но обратимся еще к одному свидетельству. Главнокомандую­щий польскими войсками Пилсудский вообще считал ссылки Ту­хачевского на помощь со стороны 1-й Конной и 12-й армий необоснованными.

«Признаюсь, - пишет он в воспоминаниях, - что как во время самой войны, так... и при ее аналитическом разборе, я не могу изба­виться от впечатления, что г-н Тухачевский вовсе не рассчитывал на взаимодействие с Югом, поэтому он поставил себе такую дале­кую цель, как форсирование Вислы между Полоцком и Модлином...

А достижение столь глубокой цели было бессмысленно связы­вать с действиями 12-й армии, робко переминающейся с ноги на ногу у Буга, и с действиями потрепанной армии Буденного, кото­рая в течение нескольких дней после неудачи под Бродами не пода­вала признаков жизни. Если сосредоточение советских войск под Варшавой (что, кстати, я ожидал) отодвигало г-на Тухачевского от 12-й армии на Буге более чем на 200 километров, то «поход за Вис­лу» в ее нижнем течении за Варшавой (чего я совсем не ждал) до­бавлял к этому расстоянию еще добрую сотню километров, пре­вращая в полную иллюзию взаимодействие с оставшейся где-то да­леко на востоке 12-й армией».

Как показало дальнейшее, польский военачальник не ошибся в своих расчетах. Между тем С.С. Каменев все же пытался вывести Конармию из сражения под Львовом. Однако, как писал Буден­ный: «все попытки главкома сменить Конармию пехотой и полно­стью вывести ее в резерв начиная с 6 августа не имели успеха». Ко­мандование Конармии смогло оттянуть лишь две дивизии из четы­рех.

Сталин не принимал участия в этих робких манипуляциях вер­ховного командования. Повторим, что фактически отстраненный от руководства польским направлением бывшего Юго-Западного фронта, объединенного в Западный, с 9 по 14 августа он находился за много сотен километров от Львова - на Крымском фронте.

И все-таки на военных рубежах Республики шла реальная вой­на, а не маневры на глянце штабных карт. Поскольку Тухачевский так и не наладил связи с левым крылом - переданным ему участ­ком Советско-польского фронта, то фактически боями под Льво­вом продолжал руководить командующий «Южным» фронтом Егоров.

Контратаки поляков под Львовом не прекращались. И, придер­живаясь существовавшего оперативного плана, Егоров и РВС фронта приказали 1-й Конной «в самый кратчайший срок мощ­ным ударом уничтожить противника на правом берегу Буга, фор­сировать реку и «на плечах остатков 3-й и 6-й польских армий за­хватить город Львов».

В стратегическом плане такое решение обещало серьезные стратегические преимущества. Во-первых, намеченная операция связывала польские войска под Львовом, не позволяла снять их для переброски на Север - в помощь Варшаве. Но что самое важ­ное - она создавала предпосылки для развития наступления в глубь Польши. Конармия Буденного начала наступление рано ут­ром 12 августа.

Симптоматично, что даже после Гражданской войны Тухачев­ский не представлял во всей ее полноте ситуацию на Советско­польском фронте. В своих «мемуарах» он доказывал, что под Льво­вом действовали лишь полторы польские кавалерийские дивизии и «украинские партизанские части».

Иронизируя над автором сочинения, Пилсудский пишет: «В от­ношении наших действий у г-на Тухачевского есть еще одно недо­разумение. Он утверждает, что мы вывели из Галиции почти все войска, оставив там только украинские формирования Петлюры и генерала Павленко с одной кавалерийской дивизией. ...Однако дело обстояло совершенно иначе. Из нашей 6-й армии была выведена только 18-я дивизия и небольшая часть конницы, а 12-я, 13-я и по­ловина 6-й дивизии остались на месте. Кроме того, туда прибыла 5-я дивизия...»

Ситуация под Львовом оставалась напряженной, но даже при таком положении бывший царский полковник С.С. Каменев рас­ценивал обстановку на варшавском направлении более трезво, чем бывший подпоручик Тухачевский. Видимо, у главкома уже появи­лись опасения за успех дела на Севере. Накануне, 11 августа, он по­слал Егорову директиву о прекращении наступления на Львов и распорядился «в срочном порядке двинуть Конную армию в на­правлении Замостье - Грубешов».

Однако «по техническим причинам» (при передаче был иска­жен шифр) эта директива достигла штаба Юго-Западного фронта только 13 августа. И, хотя Егоров и Берзин в этот же день отдали приказ о переподчинении Конной армии Западному фронту, «вы­дернуть» ее из боев не представлялось возможным.

В ответе главкому Егоров сообщал: «Доношу, что ваши приказы №... только что получены и расшифрованы. Причина запоздания выясняется. Армии Югзапфронта выполняют основную задачу ов­ладения Львовом, Рава-Русской и втянуты уже в дело... Изменение основных задач армиям в данных условиях считаю уже невозмож­ным».

Сталин тоже возразил. Он реалистически оценивал ситуацию и после переговоров с Буденным, убедившись, что конники уже втя­нулись в боевые действия, телеграфировал Каменеву: «Ваша по­следняя директива без нужды опрокидывает сложившуюся груп­пировку сил в районе этих армий, уже перешедших в наступление.

Директиву следовало бы дать либо три дня назад, когда Конар­мия стояла в резерве, либо позднее, по взятии Конармией района Львов. В настоящее время она только запутывает дело и неизбежно вызывает ненужную, вредную заминку в делах. Ввиду этого я отка­зываюсь подписывать соответствующее распоряжение в развитие Вашей директивы».

Однако главком настаивал на исполнении своей директивы. Подчиняясь этому давлению, командующий фронтом Егоров 13-го числа отдал приказ о выводе Конармии из боя. Приказ Его­рова подписал только член РВС Берзин.

Воспротивился этому решению и Буденный. Для этого сущест­вовали весьма объективные причины. Маршал пишет в воспомина­ниях, что в тот же день, 13 августа, «разговаривая по прямому про­воду с командующим Западным фронтом», он указал на предшест­вовавшую безуспешность попыток главкома вывести конармейцев из боя и «заявил, что Конармия и сейчас стоит перед стеной пехо­ты, которую ей до сих пор не удалось сокрушить».

Примечательно, что в этот день и Тухачевский не стал настаи­вать на форсировании выполнения намерения привлечь буденовцев к операции под Варшавой. Что это - просчет? Проявление безволия? Или он все-таки не имел строго продуманного плана своей операции?

Видимо, и то, и другое, и третье. Увлекшись, как ему казалось, победоносным наступлением к польской столице, он «забыл» о Первой конной. Он «вспомнил» о ней лишь 16 августа, когда под Варшавой его частям стало жарко.

Только в этот день на правах командующего фронтом Тухачев­ский наконец-то направил директиву о выводе 1-й Конной армии из боя и сосредоточении ее в районе Владимира-Волынского для удара в люблинском направлении. Но в этот момент такая задача стала еще более невыполнимой, чем пятью днями раньше. Тяже­лые бои кавалеристов за Бугом продолжались до 20 августа Сме­нить Конармию было некому.

Впрочем, идея использования в этот момент конницы с Львов­ ского участка фронта вообще была построена на песке. Буденный пишет, что «физически невозможно было в течение одних суток выйти из боя и совершить стокилометровый марш, чтобы 20 авгу­ста сосредоточиться в указанном районе», а если бы это невозмож­ное и произошло, то с выходом к Владимиру-Волынскому Конар­мия все равно «не смогла бы принять участие в операции против люблинской группировки противника, которая... действовала (зна­чительно восточнее) в районе Бреста».

Казалось бы, все ясно. Но скажем больше: если бы Тухачевский действительно обладал полководческими талантами и предугадал возможный разворот событий, то и начинать Варшавскую опера­цию следовало бы не с действий на Севере, а с наступления против поляков Конной Буденного на южном фланге.

Отказавшись слепо подчиняться распоряжениям Каменева, с позиции военного искусства Сталин был безусловно прав. Тем не менее в связи с принципиальностью выражения своей позиции 14 августа он получил телеграмму из секретариата ЦК: «Трения между Вами и главкомом дошли до того, что... необходимо выясне­ние путем совместного обсуждения при личном свидании, по­этому просим возможно скорее приехать в Москву». В тот же день он выехал в Харьков, а затем, 17 августа, отправился в столицу.

Между тем гибель армий Западного фронта была предрешена Операцию по захвату Варшавы войска Тухачевского развернули 13 августа. Командующий-«вундеркинд» оставался верен своим принципам: вести боевые действия, не заботясь о резервах.

Он считал, что, обладая «моральным превосходством» и имея «против правого фланга польской основной группировки не менее 14... стрелковых дивизий и 3-й конный корпус», он одержит легкую победу. Это не соответствовало действительности.

Тухачевский продолжил наступление, но его план уже трещал по швам. Дело в том, что, начиная операцию, «гениальный стратег» пребывал в полной уверенности, будто почти вся польская армия находится в Варшаве и к северу от нее. Командующий фронтом ошибался. Это не соответствовало действительности. Кроме того, на этот раз поляки не бежали панически.

Наоборот, уже на следующий день они перешли в наступление. Причем 14 августа его начала, по мнению Тухачевского, «слабей­шая по числу единиц и слабейшая духом» 5-я польская армия, воз­главляемая Сикорским. В ее составе числилось «четыре с полови­ной стрелковые и до двух дивизий кавалерии».

Против «слабой» армии поляков командующий Западным фронтом имел целых три армии. Рассчитывая сразу же разгромить Сикорского, Тухачевский отдал приказ своим «15-й и 3-й армиям встретить наступление противника и отбросить его за реку Вкра, а 4-й армии - атаковать противника во фланг и тыл в новогеоргиев­ском направлении из района Рационж - Дробин».

Приказ был энергичным и риторически убедительным, но эпи­столярной риторикой все и закончилось. Пожалуй, это был первый и последний приказ в начавшейся операции. Единственная попыт­ка комфронта управлять боевыми действиями.

На деле все три армии Тухачевского не смогли разгромить «сла­бые» дивизии противника. Напротив, теперь инициатива оказа­лась в руках поляков. 5-я польская армия, «имея на фланге и в тылу у себя мощную (4-ю) армию (Тухачевского) из четырех стрелко­вых и двух кавалерийских дивизий, продолжала наступление про­тив 3-й и 15-й армий» красных.

Действия превосходящих сил Западного фронта оказались несогласованными и бестолковыми. Крушение плана Варшавской операции было предрешено. «Войной» под Варшавой никто не ру­ководил. С первых часов начала сражения Тухачевский стал терять связь со своими армиями. Со штабом 4-й армии он утратил связь еще 14-го числа, не восстановив ее до начала отступления.

В частях фронта царили непонимание, растерянность и нераз­бериха. Об этом ярко свидетельствует сохранившаяся запись раз­говора между командующими армиями Тухачевского. В ночь с

15 на 16 августа Г.Д Гай запросил по прямому проводу командарма 4-й ДА. Шуваева: «Один полк вы выделили для взятия Страсбурга. Я не понимаю, для чего нам так срочно понадобился этот город?

Еще один полк дивизии Томина по вашему же приказанию пы­тается прорваться в местечко Любич под городом Торн. Зачем, ко­му это нужно?

Надо принимать решение с учетом конкретной обстановки... Остальные части корпуса сконцентрированы по вашему требова­нию в двух отдаленных друг от друга местах для форсирования Вис­лы в районе городов Нешава и Влоцлавск. Разве можно при таком распыленном состоянии войск добиться успеха, ожидаемого от нас Тухачевским?»

Эта штабная перепалка заставляет задуматься, а был ли вообще у командующего-«вундеркинда» какой-то целостный план? У поль­ского командующего Пилсудского такой план был. Он предусмат­ривал разгром красных по частям, и это осуществлялось блестяще. Мозырская группа Тухачевского и 58-я дивизия 12-й армии были разгромлены в первый день польского наступления, начатого

16 августа с рубежа реки Вепш. Уже вечером этого дня «Мозыр­ская группа... перестала существовать как оперативная единица». О том, что та же участь постигла находящуюся во фронтовом резер­ве 8-ю дивизию 16-й армии, Тухачевский узнал только 17 августа.

Чтобы избежать ловушки, командующий отдал приказ частям, находящимся в Данцингском коридоре, начать отход. Но в это вре­мя он не знал, что Мозырская группа и 16-я армия, призванные за­держать атакующую польскую группировку, фактически уже не существовали.

Командарм 4-й армии Шуваев директиву Тухачевского об от­ходе на юго-восток получил. Однако Шуваев был уже не в силах со­брать действовавшие далеко друг от друга дивизии и бригады. Не представляя положения на левом крыле, вместо отхода он прика­зал своим дивизиям и корпусу Гая продолжать операции по форси­рованию Вислы.

Это уже не имело смысла. Но демонстрацией верха нелепости, придавшей Варшавской операции характер трагикомедии, стало 16 августа, когда кавалерийский корпус Гая форсировал Вислу и за­нял Влоцлавск. В этот день, не разобравшись в обстановке, Тухачев­ский послал в Москву ликующую телеграмму. В ней он сообщал, что Варшава взята!

Поражение и гибель армий Тухачевского предопределили не недостаток сил, не преимущества противника и не отсутствие на этой части фронта 1-й Конной армии. Причиной последовавшей трагедии стало профессиональное дилетантство командующего фронтом

Впрочем, самим ходом сражений своих армий Тухачевский практически не руководил. В отличие от Пилсудского, управлявше­го Срединным польским фронтом из штаба, расположенного в Пулавах, на правом берегу Вислы, Тухачевский наблюдал за операци­ей под Варшавой... из Минска!

Даже апологетически относящийся к Тухачевскому (один из его ближайших сотрудников) Г. Иссерсон пишет: «Тухачевский по своей молодости и недостаточной еще опытности в ведении круп­ных стратегических операций в тяжелые дни поражения его ар­мий на Висле не смог оказаться на должной высоте...

Тухачевский со своим штабом находился далеко в тылу. Все его управление держалось на телеграфных проводах, и, когда провод­ная связь была прервана, командующий оказался без войск, так как не мог больше передать им ни одного приказа».

Как говорится, комментарии излишни. Между тем дивизии 3-й армии Западного фронта, вторгшись в Данцигский коридор, к 18 августа заняли Сольдау и Страсбург. Однако к этому времени перешли в решительное наступление силы польской ударной груп­пировки, называемые Срединным фронтом

Теперь оказавшиеся в тылу противника войска Тухачевского утратили всякую боеспособность и управляемость. Об их трагико­мическом положении свидетельствует сообщение Пилсудского ге­нералу Сосновскому. В ночь с 19 на 20 августа польский командую­щий иронически писал военному министру:

«То, что здесь творится, трудно себе даже представить. Ни по одной дороге нельзя проехать спокойно - столько здесь шляется по окрестностям разбитых, рассеянных, но также и организован­ных отрядов (красных) с пушками и пулеметами. Пока что с ними справляются местное население и тыловые органы различных на­ших дивизий... если бы не вооружившиеся крестьяне, то завтра или послезавтра окрестности Седльце, наверное, были бы во власти разбитых и рассеянных нами большевиков, а я бы с отрядами вооруженных жителей сидел бы в укрепленных городах».

И все-таки: что же предпринимал Тухачевский, чтобы спасти положение? Организовал вывод своих частей? Застрелился?

Нет. Иссерсон признает: «Тухачевский... остался безучастным зрителем разгрома своих армий». Впрочем, это не совсем так. Раз­бираясь с действиями Тухачевского, историки забывают вторую сторону «медали». В результате бездарных действий командующе­го Западным фронтом произошла не только катастрофа под Вар­шавой. Одновременно Красная Армия утратила то, что с большим трудом было завоевано Юго-Западным фронтом.

Как это бывает у недалеких людей, потеряв способность управ­лять более чем 150-тысячной массой бойцов под Варшавой, Туха­чевский схватился за соломинку. Он все-таки «выдернул» 1-ю Кон­ную из-под Львова. Дилетантские импровизации продолжались. Теперь они разрушали фронт под Львовом.

Возмущенный Ворошилов 21 августа телеграфировал Реввоен­совету: «Снятие Конармии с Львовского фронта в момент, когда армия подошла вплотную к городу, приковав к себе до семи диви­зий противника, является крупной ошибкой, чреватой значитель­ными последствиями.

Я не буду говорить о том, какое моральное действие оказывает подобный подход на армию. Вы это учтете сами, если вспомните огромные наши потери в последних боях, но я должен сказать, что, продолжая бои за овладение Львовом, мы не только служили маг­нитом для противника, но в то же время самой серьезной угрозой тылу его ударной группы, которой мы смогли бы через Люблин на­нести сокрушительный удар...»

К Ворошилову не прислушались. Цепь трагических военных ошибок продолжала множиться. После отхода от Львова, выпол­няя приказ Тухачевского от 23 августа, 1-я Конная двинулась на Замостье. Совершив отчаянный и бессмысленный рейд, озлобленная и подавленная, здесь она с трудом вырвалась из окружения.

Но еще хуже, трагичнее оказалось положение бойцов Западно­го фронта. Две армии отошли в Пруссию, где было интернировано более 40 тысяч красноармейцев, более 80 тысяч оказались в поль­ском плену. Позже 40 тысяч из них погибли там, в концентрацион­ных лагерях.

Иссерсон свидетельствовал: «Уборевич спросил Тухачевского, почему он в эти критические дни на Висле не появился среди своих войск и не организовал лично их прорыва из окружения к северу от Варшавы. Уборевич сказал, что пробивался бы к своим войскам любыми средствами - на машине, на самолете, наконец, на лоша­ди - и, взяв на себя непосредственное командование, вывел бы их из окружения... Подумав, Тухачевский ответил, что роль командую­щего фронтом он тогда понимал иначе...»

Что мог ответить потерпевший поражение командующий? Ему нечего было сказать в свое оправдание.

Безусловно, что вся кампания, спланированная Троцким, само­надеянно и бездарно осуществленная Тухачевским и неосмотри­тельно поддержанная Лениным, была ошибкой. Конечно, разгром поляков под Киевом, а затем их отступление в Белоруссии создали впечатление легкого успеха.

Это вскружило голову многим. И все-таки основным виновни­ком Варшавской катастрофы являлся Тухачевский. Осуществлен­ная им операция была не продумана и не подготовлена. Она не учитывала возможных ходов противника. Ее замысел строился лишь на амбициях бывшего подпоручика. Командующий, которо­му едва исполнилось 27 лет, жаждал славы и все делал вопреки за­конам военного искусства. Все его планы были лишь надеждами дилетанта.

Тухачевский гнал войска вперед. Он оторвался от тылов и наде­ялся захватить Варшаву на одном энтузиазме красноармейцев. От­сиживаясь со штабом в Минске, он потерял управление войсками и под конец этой авантюры бросил своих бойцов и командиров на произвол судьбы. В результате свыше 120 тысяч из них оказались в польском плену и в числе интернированных в Германии. Погиб­ших в боях никто не считал.

Исторический абсурд в том, что, несмотря на вину Тухачевско­го за самое крупное поражение, допущенное военачальниками в

Гражданской войне, существует точка зрения, будто бы расстре­лянный позже «маршал» был чуть ли не «гениальным полководцем».

Так ли это? Есть ли действительные предпосылки для такой точ­ки зрения, кроме тенденциозных сочинений откровенной пропа­ганды? Поскольку линия Тухачевского еще пересечется с биогра­фией Сталина, остановимся подробнее на фигуре этого кандидата в военные «гении».

Михаил Тухачевский родился в 1893 году в семье обедневшего дворянина с литовскими корнями. Его отец, женатый на простой крестьянке, не увлекался спиртным, но небольшой доход «с боль­шим избытком» проматывал проигрышами на скачках.

Видимо, именно от отца Михаил унаследовал неудержимый азарт и неудовлетворяемое, почти гипертрофированное честолю­бие. Уже в Александровском военном училище, куда он поступил в 1912 году и где на старшем курсе стал фельдфебелем роты, от его раздутого честолюбия страдали окружавшие. Знавший его в те го­ды Владимир Посторонкин писал, что «в среде своих сокурсников... (он) не пользовался ни симпатиями, ни сочувствием; все сторони­лись его, боялись и твердо знали, что в случае какой-нибудь оплош­ности ждать пощады нельзя...

С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совер­шенно деспотически: он наказывал самой высокой мерой взыска­ния за малейший проступок новичков, только вступивших в служ­бу и не свыкшихся со служебной обстановкой... он полной мерой и в изобилии раздавал взыскания, никогда не входя в рассмотрение мотивов, побудивших то или иное упущение по службе».

Служебный деспотизм Тухачевского, мелочные солдафонские придирки и взыскания стали причиной по меньшей мере двух юн­керских увольнений и «трех самоубийств». Однако скандалы замя­ли. Но они являлись не просто проявлением «дедовщины» в тупом виде. Властолюбивый и расчетливый фельдфебель искал одобрения начальства и чутко озирался «на все, что могло бы так или иначе уг­рожать его служебной карьере».

Обучение профессии длилось лишь два года. Конечно, за такой короткий срок будущий «полководец» не мог приобрести каких-то фундаментальных знаний ни в стратегии, ни в тактике, ни в ор­ганизационных аспектах военного искусства. По советским граж­данским меркам училище, которое закончил будущий «гений», не тянуло даже на приличный техникум. Но больше Тухачевский ни­когда и нигде не учился.

Окончив училище перед войной в чине подпоручика, по уже сложившейся психологии и приобретенным знаниям свежеиспе­ченный специалист на всю жизнь так и остался фельдфебелем. Ко­нечно, военный опыт можно было приобрести на войне. Однако воевать долго Тухачевскому тоже не пришлось. Попав в сентябре 1914 года на фронт, на должность младшего офицера роты, уже вскоре он оказался в плену.

Там он провел практически всю Первую мировую. Из плена он бежал осенью 1917 года. При весьма туманных обстоятельствах, нарушив слово офицера. Спустя время через Париж он приехал в Москву, где остановился в семье «старых знакомых - Н.Н. Кулябко». Тут ему повезло. Его приятель - музыкант Н. Кулябко стал членом ВЦИК и участвовал в «формировании института военных комиссаров». По совету приятеля Тухачевский уже 5 апреля преду­смотрительно вступил в партию и быстро пошел вверх по служеб­ной лестнице.

В конце июня 1919 года его командировали в распоряжение главкома Восточного фронта Муравьева - бывшего полковника царской армии, лихого эсера и отчаянного авантюриста. Здесь под­поручик с партбилетом сразу был назначен командующим 1-й ар­мией.

Снова молодому специалисту повезло через две недели. В пери­од начавшегося в Симбирске восстания эсеров против Советской власти Муравьева застрелили. Обязанности командующего фрон­том стал исполнять Тухачевский.

За 10 дней его командования белые взяли Сызрань, Бугульму, Мелекесс, Сенгилей и сам Симбирск... Прибывший новый коман­дующий, бывший полковник Вацетис, едва нашел Тухачевского в Пензе. Но, потребовав, чтобы он «поменьше болтался по тылам», Вацетис оставил юношу при себе.

Дела на Восточном фронте шли к катастрофе, и наводить поря­док приехал Троцкий. По его приказу в отступившем Петроград­ском полку расстреляли командира, комиссара и каждого десятого из строя. Подпоручик-коммунист понравился Троцкому разгово­рами о дисциплине и трибуналах так, что позже наркомвоенмор писал ему письма, обещая помощь и поддержку.

Но с новым комфронта Вацетисом отношения не сложились. Причиной явилось то, что сначала Тухачевский сдал Симбирск, а затем потерял Казань с находящимся там золотым запасом России. Позже, когда на Восточном фронте почти все чехословацкие вой­ска уже были выведены из боев и положение поправилось, Туха­чевский разработал план взятия Симбирска и даже взял город.

Здесь ему сначала повезло, а затем не повезло. Как справедливо иронизируют А. Колпакиди и Е. Прудникова: «Красные части с хо­ду, не подумав и не разведав, форсировали (по не разрушенному противником мосту) Волгу и - кто бы мог подумать! - вдруг по­пали под удар каппелевцев. Белые погнали их назад, и снова нача­лись бои за многострадальный Симбирск».

Практически это были те же просчеты, которые позже привели «военного гения» к катастрофе под Варшавой. Тот же почерк. Да­же Троцкий «подколол» своего любимца: «Необеспеченное насту­пление представляет вообще слабую сторону товарища Тухачев­ского». А какая сторона у молодого «блестящего стратега» была сильной?

Это определялось тем - как повезет. Вскоре Тухачевскому по­везло трижды. Во-первых, ему оказали помощь части правобереж­ной группы 5-й армии, которые после освобождения Казани были переброшены по Волге к Симбирску. Во-вторых, ситуация сложи­лась так, что главные силы белых сражались против 5-й армии на казанском направлении и против 3-й - в районе Перми. В-треть­их, он все же взял Симбирск.

Но самым главным стало то, что его освобождение города сов­пало с лечением Ленина после покушения. Сообразительный Туха­чевский послал в Москву телеграмму, вошедшую во все учебники истории: «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного горо­да - это ответ на Вашу одну рану, за вторую будет Самара!».Крупно повезло... Больше Тухачевский мог вообще ничего в Граждан­ской войне не делать - он уже «вошел в историю».

Между тем Тухачевский продолжал заниматься любимым «де­лом». Суть его состояла в том, что он всю жизнь с кем-нибудь кон­фликтовал. Его «передвижение по фронтам, - пишут А. Колпакиди и Е. Прудникова, - отмечается радужным хвостом склок и жалоб».

На Восточном фронте одним из таких конфликтов стали его «противоречия» с комиссаром 20-й Пензенской дивизии Медведе­вым. Тухачевский вышел в этом конфликте победителем Послав в Реввоенсовет Республики и фронта донос, он назвал комиссара провокатором, который «систематически подрывает армию», и добился отзыва своего противника из соединения.

В чем состояло «провокаторство» Медведева? В чем же разо­шелся комфронта с комиссаром? Конфликт не имел политическо­го характера. Дело заключалось в том, что любитель «пожрать по­росятины», 26-летний вундеркинд-командарм, окружив себя свое­образной челядью - приживалками и приживальцами, родствен­никами жены, выделялся барскими замашками, манией собствен­ного величия и непогрешимости.

В разборку было втянуто много лиц. Свои первые впечатления от знакомства с С.П. Медведевым и Тухачевским изложил другой политкомиссар - Ф.И. Самсонович. Он прибыл на Восточный фронт летом 1919 года из Петрограда. Спустя полгода в письме председателю ВЦИК Свердлову Самсонович писал:

«В Пензе нас встретил тов. Медведев... Это был, кажется, не ко­миссар дивизии, а солдат, побывавший в окопах без перерыва не­сколько месяцев, весь в пыли, в изношенной солдатской шинели, загорелый, лицо осунувшееся, сосредоточенный... Тов. Медведев почти все время находился на передовых позициях, среди красно­армейцев... Невольно приходит в голову сравнение первой встречи с... Тухачевским, который приехал в вагон-салоне с женой и много­численной прислугой, и даже около вагона, в котором был Тухачев­ский, трудно было пройти, чтобы кто-либо не спросил из прислуги Тухачевского: «Ты кто? Проходи, не останавливайся!».

Причины конфликта, по которым подпоручик-коммунист Ту­хачевский стал жаловаться на комиссара «в пыльной шинели» в Реввоенсовет фронта и Республики, пояснял и член Реввоенсовета военком О.Ю. Калнин.

Претензии Тухачевского к комиссару были прямолинейны, как замашки фельдфебеля. Он утверждал: Медведев «подрывает авто­ритет командарма, а именно - отменяет разрешенную коман­дармом командировку помощнику зав. разведотделом армии, ко­торому, как главное, поручено закупить и привезти для должност­ных лиц штаба на праздник масло, поросят, муку...».

То есть, продолжая культивировать привычки, приобретенные им еще в училище, Тухачевский был недоволен тем, что комиссар отменил его приказ о действиях, не входивших в функции развед­отдела армии. Однако претензии к командарму со стороны «поли­тических командиров армии» носили не только гастрономический характер.

Опровергая демагогические обвинения со стороны Тухачевско­го в адрес Медведева, О.Ю. Калнин поясняет: «Причиной обостре­ния взаимоотношений политкомармов с командармом является следующее. С развитием армии развивался и штаб армии, а также все управление, но только по количеству и штату, но не по качеству Замечался скрытый саботаж, халатное отношение, кумовство. ...Из высших должностных лиц и командарма образовался кадр, кото­рый оградил себя китайской стеной от влияния и контроля полит­комармов».

Кроме того, окружавшими было замечено, что уже на третьем месяце пребывания на фронте у 26-летнего командарма начался синдром «красного Наполеона». Калнин отмечал, что «с каждой похвалой со стороны высшего командования» у него росло ощуще­ние величия и собственной непогрешимости: «22 декабря главко­му Вацетису (Тухачевский) заявляет, что он как командир и при­том коммунист не может мириться, что к нему на равных со ста­рыми генералами приставлены политкомармы...»

Неприязнь к барствующему «вундеркинду» росла, и, хотя Троцкий не упускал из поля зрения своего любимца, поддерживая его, в конце 1918 года положение любителя «поросят» в 1-й армии стало невыносимым. И тогда его откомандировали на Южный фронт - командармом 8-й армии.

К этому времени ситуация на Южном фронте для сил Красной Армии складывалась благоприятно. В результате третьего разгрома под Царицыном разложившиеся войска Краснова беспорядочно отступали. Армия, командовать которой поручили Тухачевскому, почти не встречала сопротивления казаков.

Однако здесь ему тоже не повезло. Он почти сразу повздорил с командующим Южфронтом Гиттисом. Кроме того, с февраля в Донецкий бассейн вступили войска Добровольческой армии. Са­мовольно повернув 8-ю армию на Миллерово и не добившись ощу­тимых успехов, Тухачевский застрял у Донца. Через два месяца ко­мандования его снова вернули на Восточный фронт, но уже в 5-ю армию.

Пребывание Тухачевского на Восточном фронте едва не закон­чилось изгнанием уже в мае, когда он вступил в очередной кон­фликт. На этот раз - с командующим Восточным фронтом, быв­шим царским генералом АА. Самойло.

В 1958 году Самойло писал, что с «резким конфликтом между мной и командующим 5-й армией Тухачевским из-за неправиль­ных его донесений о действиях своих дивизий» усложнилось и по­ложение самого комфронта. Сторону Тухачевского принял член РВС Республики Гусев, но когда бывший генерал обратился к глав­кому Каменеву, то «получил разрешение отстранить командарма-5 от командования армией». Однако «по условиям оперативной об­становки» осуществить это разрешение комфронта не счел воз­можным

Самойло тактично умолчал о том, что в своих карьеристских устремлениях бывший подпоручик широко пользовался приемом, присущим выскочкам. Он преувеличивал собственные успехи, а неудачи мгновенно переводил на счета других.

Историки отмечают, что воевавший наскоком и нахрапом, не заботясь о резервах и тылах, не умевший организовать связь и взаи­модействие частей Тухачевский побеждал лишь тогда, когда имел численное превосходство над неорганизованным противником. Сталкиваясь с сопротивлением, он сразу же просил подкрепление и обычно получал его.

Профессиональные болячки потенциального кандидата в любим­цы детей хрущевской оттепели понимал даже Троцкий. В 1937 году он так писал о своем подопечном: «Ему не хватало способности оценить военную обстановку В его стратегии был явственный эле­мент авантюризма». Однако креатуре Троцкого все сходило с рук.

Впрочем, продолжительное время Тухачевский являлся мало­значимой личностью в армейских списках. Относительную извест­ность он получил лишь после войны с Колчаком В действительно­сти он был лишь одной из рядовых фигур - командующим одной из армий в составе группы войск красных. Но, конечно, не бывший подпоручик определил исход этой войны.

Дело в том, что обстановка на фронте быстро менялась даже без военных действий, и уже летом колчаковская армия стала небое­способной. 12 июля военный министр Колчака барон А.П. Будберг записал в дневнике: «Фронт совершенно развалился, многие части перестали исполнять приказания и без всякого боя и, не видя по несколько дней противника, уходят на восток, обирая население, отнимая у него подводы и фураж».

О том, что летом 1919 года 5-я армия Тухачевского практиче­ски не встречала сопротивления противника, свидетельствует уже такой факт: потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести за первую половину июля в ней составили менее 200 человек. По­этому нет абсолютно никаких оснований для утверждений о яко­бы полководческих талантах командарма.

Колчаковцы отступали. Все складывалось, как в известной ка­детской песне: «и враг бежит, бежит, бежит». После отхода белых из Челябинска там вспыхнуло восстание рабочих, и 5-я армия во­шла в город, как на параде. Попытки Войцеховского и Каппеля уда­рить по флангам красных успеха не принесли. Преобладавшие в частях Каппеля бывшие красноармейцы просто отказались идти в наступление.

На фоне общего отступления белых командование решило по­ощрить успех, и 7 августа командующего 5-й армией наградили орденом Красного Знамени. И все-таки преследование отступав­ших колчаковцев не было усыпано только лавровыми листьями. Так произошло, когда уже полностью разложившиеся войска «вер­ховного правителя» остановились на рубеже реки Тобол. Впервые в этой кампании 5-й армии Тухачевского была поставлена действи­тельно главная задача: форсировать реку, овладеть Петропавлов­ском и, разгромив 3-ю армию белого генерала Сахарова, двигаться на колчаковскую столицу Омск.

Беспрепятственно перейдя 20 августа Тобол, не встречая сопро­тивления и пройдя за короткий срок 180 километров, 5-я армия оказалась на дальних подступах к Петропавловску. Симптоматич­но, что недостаточный военный кругозор, отсутствие настоящего военного образования самоуверенный подпоручик пытался воз­местить собственными импровизациями, которые, как правило, заканчивались неудачами.

Выполняя приказ, Тухачевский решил вести наступление по двум линиям: вдоль тракта Звериноголовская - Петропавловск и по железной дороге Курган - Петропавловск. Однако командо­вавший с августа 1919 по январь 1920 года Восточным фронтом красных В. А. Ольдерогге спланировал наступление иначе.

Следует полагать, что бывший царский генерал что-то понимал в военном деле. Хотя бы потому, что, окончивший кадетский кор­пус, Константиновское военное училище, а в 1901 году - по перво­му разряду Николаевскую академию Генерального штаба, Ольде­рогге в годы Первой мировой войны командовал пехотным пол­ком и в звании генерал-майора - бригадой и дивизией.

Он настоял на концентрации сил в направлении железной до­роги, где была сосредоточена основная группировка белых. Кроме того, командующий фронтом учитывал, что тракт проходил по ка­зацким районам, и здесь можно было ожидать сильного сопротив­ления местного населения.

Тухачевский пытался возражать, но, вынужденный подчинить­ся, провести операцию по плану комфронта не сумел. Более того, он едва избежал сокрушительного разгрома. Позже, объясняя в 1935 году причины своих неудач, в статье «На Восточном фронте» он свалил вину за провал наступления 5-й армии на расстрелянно­го в 1931 году по делу «Весна» бывшего царского генерала Ольдерогге. В действительности ответственность за поражение 5-й ар­мии лежала целиком на Тухачевском.

Как и предполагал командующий фронтом Ольдерогге, на этот раз противник не отходил без боя; уже на подступах к Петропав­ловску белые перешли в контрнаступление. Они «сковали части 5-й армии с фронта, а на правый фланг и тыл двинули две пехотные ди­визии», Сибирский казачий корпус атамана Иванова-Ринова и конную группу генерала Доможирова.

Корпус сибирских казаков разбил одну из бригад 26-й стрелко­вой дивизии и, опрокинув 5-ю армию, погнал части Тухачевского назад к Тоболу. Командарм-5 не сумел остановить панику, и от полного разгрома армию «подпоручика-вундеркинда» спас тот же Ольдерогге. Командующий подкрепил части неудачливого «полко­водца» дивизией из своего резерва, а против левого фланга белых бросил 3-ю армию Восточного фронта.

Бежавшая, потрепанная армия Тухачевского смогла отступить, избежав полного рассеивания, и переправиться назад через Тобол без невосполнимых потерь. Только 14. октября, пополнившись за счет челябинских рабочих, она смогла воевать дальше.

После Гражданской войны, занимаясь саморекламой, Тухачев­ский старательно описывал свои относительные успехи в Сибири. Но уже тогда было известно, что в целом успешными действиями 5-я армия обязана члену ее Реввоенсовета И.Н. Смирнову, имевше­му связи с сибирским подпольем, а через него с партизанами. Имен­но Смирнова называли действительным победителем Колчака.

Однако упорный оппозиционер - подписавший еще в 1923 го­ду «заявление 46-ти», в 1927 году ■- «заявление 83-х», не однажды исключаемый из партии и приговоренный в 1936 году к смертной казни по делу «антисоветского объединенного троцкистского бло­ка» - И.Н. Смирнов остался в тени. Официальные лавры достались Тухачевскому.

Впрочем, в тени остались многие, в том числе и бывшие царские генералы, командующие Восточным фронтом, - руководившие разгромом Колчака. «Вундеркинд подпоручик» сыграл в этом про­цессе самую непосредственную роль. Началу саморекламы Туха­чевского способствовало то, что в декабре 1919 года командующий 5-й армией подготовил доклад, представленный заместителю Председателя Реввоенсовета Э.М. Склянскому.

Нет, молодой командарм не блеснул гением военного искусст­ва, делясь опытом тактики и стратегии при проведении боевых операций. Тема его доклада была довольно сухой: «Об использова­нии военных специалистов и выдвижении коммунистического ко­мандного состава (по опыту 5-й армии)».

Решающим стало то, что автор доклада нашел беспроигрыш­ный козырь. Не имевший настоящего военного образования и приличного поста в дореволюционной армии, Тухачевский горячо невзлюбил военспецов с высокими званиями - бывших царских офицеров и генералов.

Он испытывал комплекс неполноценности и поэтому с ходу от­мел роль и заслуги этой категории военных, состоявших на службе в Красной Армии в годы Гражданской войны. По существу, имен­но с его подачи впоследствии идеологической пропагандой была сведена на нет значимость дореволюционного офицерского корпу­са в рядах красных.

Тухачевский стал первым, кто начал выворачивать истину наиз­нанку. «У нас принято считать, - самоуверенно провозглашал бывший подпоручик, - что генералы и офицеры старой армии яв­ляются в полном смысле слова не только специалистами, но и зна­токами военного дела... На самом деле русский офицерский корпус старой армии никогда не обладал ни тем, ни другим качеством. В своей большей части он состоял из лиц, получивших ограниченное военное образование, совершенно забитых и лишенных всякой инициативы».

Так беспардонно и безапелляционно он «развенчал» профес­сиональных военных. Повторим, что, по подсчетам историка А.Г. Кавтарадзе, только на должностях командармов в Красной Ар­мии из 100 в годы Гражданской войны служили 82 кадровых офи­цера царской армии. Из более 70 ООО бывших офицеров (пример­но 43 процента общего офицерского состава, наличного к 1918 го­ду) в рядах красных оказались 639 офицеров Генерального штаба (почти половина элиты российского офицерского корпуса), в том числе 252 генерала.

Между тем рассуждения новоявленного военного теоретика не были отчаянным горячительным бредом. Подпоручик знал, что де­лает, - расталкивая локтями «старых» офицеров, он пробивал до­рогу прежде всего себе. Он беззастенчиво утверждал, что «хорошо подготовленный командный состав, знакомый основательно с со­временной военной наукой и проникнутый духом смелого веде­ния войны, имеется лишь среди молодого офицерства...».

В разделе, громко названном «Доктрина Гражданской войны», бывший подпоручик заявил: «Для того, чтобы понимать характер и формы Гражданской войны, необходимо сознавать причины и сущность этой войны. Наше старое офицерство, совершенно не знакомое с основами марксизма, никак не может понять классо­вой борьбы...

При таком уровне развития офицерства в политическом отно­шении ему, конечно, трудно понять основы Гражданской войны, а как следствие того - и вытекающие из них оперативные формы...»

Кстати, в практической обстановке, в частности в Советско-польской войне, Тухачевский полностью пренебрег даже рацио­нальными зернами собственной «теории». Однако этих начетниче­ских выводов, далеких не только от военной теории, но и от мар­ксизма, оказалось достаточно, чтобы об их авторе сложилось мне­ние как о представителе новой военной мысли.

Надо признать, что демагогия Тухачевского была ловким и бес­проигрышным трюком. Честолюбивый подпоручик-коммунист сумел найти ту изюминку, которая, перебродив в общественном сознании, возвеличивала не только его самого, но косвенно и не­официального покровителя «вундеркинда» - Председателя РВС Республики Троцкого.

Мысли Тухачевского упали на благодатную почву. Уже в конце Гражданской войны и особенно в первые годы после ее окончания идеологическая пропаганда забыла о роли красного офицерства, превратив в единственного «организатора Красной Армии» Лейбу Троцкого.

И может даже показаться странным, что к началу 1920 года «сибирский победитель» оказался не у дел. Теоретик, якобы поняв­ший «основы Гражданской войны», оказался никому не нужен. Ко­гда в конце декабря «вундеркинда» направили командовать 13-й ар­мией, командарм Южного фронта А.И. Егоров на должность его не поставил. Прозябающий без перспектив в штабе бывший подпоручик 19 января обратился с отчаянным письмом в Реввоенсовет Респуб­дики: «Я бесцельно сижу почти три недели, а всего без дела - два месяца. Если за два года командования различными армиями я имею какие-либо заслуги, то прошу дать мне использовать свои си­лы в живой работе, и если таковой не найдется на фронте, то прошу дать ее в деле транспорта или военкомиссаров». Похоже, ему было даже все равно, где делать карьеру.

По иронии истории, пристроиться к делу молодому безработ­ному «гению» помог Сталин. Вмешавшийся в конфликт руково­дства 1-й Конной армии с командующим Кавказским фронтом, 3 февраля 1920 года он телеграфировал Буденному и Ворошилову: «Я добился отставки Шорина и назначения нового комфронта Ту­хачевского - завоевателя Сибири и победителя Колчака».

Конечно, в тот момент Сталин еще не знал, что под видом щед­рого подарка он получил от Троцкого троянского коня. Но как бы то ни было, хотя до революции Тухачевский не командовал даже ротой, он в один миг стал командующим фронтом.

Ему опять повезло. На этот раз Тухачевскому пришлось доби­вать уже разгромленную, деморализованную и отступавшую ар­мию Деникина. Враг опять бежал, а в такой диспозиции «вундер­кинд» воевать умел. Основным итогом его командования Кавказ­ским фронтом стало то, что в марте, в ходе преследования стремительно отступавших в Крым белых, он не позволил спокой­но провести эвакуацию добровольческого корпуса Деникина из Новороссийска. Впрочем, игравшая основную роль в этой кампа­нии Конная армия Буденного и без командующего фронтом знала свои задачи.

О провале Тухачевским майского наступления Западного фронта в войне с поляками уже говорилось. Лишь успешные дейст­вия Сталина и Егорова на Юго-Западном фронте, оттянувшем часть войск из Белоруссии на Украину, и прорыв конницы Буден­ного в тыл поляков позволили Тухачевскому занять оставленный противником Минск и, продолжая преследование отступавших, двинуться на запад.

Но этот рейд его войск, казавшийся дорогой к славе, завершил­ся варшавским позором. И если действия Тухачевского в качестве командарма на Восточном фронте, почти партизанской войны в Сибири и комфронта на Кавказе с большой натяжкой все-таки можно отнести к категории относительно успешных результатов командования, то уже ни в какие ворота не лезет причисление к «полководческим» заслугам подавление им Кронштадтского мяте­жа и Антоновского восстания.

Это были откровенно карательные акции. Таким образом, была нужна откровенная неразборчивость пропаганды хрущевского пе­риода, лепившей из «расстрелянного маршала» культовую фигуру, чтобы мог возникнуть миф о Тухачевском как о «гениальном пол­ководце».

При ближайшем рассмотрении у тщеславного бывшего подпо­ручика даже через увеличительное стекло нельзя найти не только признаков талантливости, но и вообще безупречной военной прак­тики. Наоборот, по результатам «марша на Варшаву» в книгу ре­кордов Гражданской войны он должен войти как военачальник, потерпевший самое крупное и сокрушительное поражение.

Впрочем, если верить родственнице Тухачевского Лидии Норд, много лет спустя неудавшийся «полководец», объясняя причины варшавской катастрофы, в разговоре с ней признался: «Я ясно уви­дел, что все-таки моя армия состоит на 50 процентов из всякого сброда и что она не такая, какую бы я хотел иметь. Что у меня нет еще достаточного опыта и знаний для большой войны... Другие иногда сильно подводили... Смилга (член РВС Западного фронта. - К.Р.), блюдя свой политический контроль, путался не в свои дела... Шварц (начальник штаба Западного фронта. - К.Р.) считал, что он, Генерального штаба полковник, лучший стратег, чем я...»

Что можно добавить к этому откровенному признанию? Лишь то, что он опять очевидно перекладывает вину на других. После варшавской катастрофы из опыта «большой войны» Тухачевский не приобрел ничего иного, кроме навыков карателя. В отличие от своих армейских коллег он не получил и теоретических знаний, по­скольку не продолжил военного образования.

Он так и остался выдающейся посредственностью - «полко­водцем» поражения, «маршалом» невоюющих армий мирного пе­риода, стратегом парадных маневров и изобретателем массовых десантов, не имевших для будущей войны реального значения. Бес­проигрышно дилетант, одержимый манией величия, «побеждал лишь пером», рекламируя свой «талант».

Неудавшийся «победитель» поляков не извлек урока и из сво­его поражения. Когда 17 августа в Минске начала работу «мирная конференция» с участием польской делегации, то уже 20 августа командующий Западным фронтом издал приказ. В нем он утвер­ждал, что польские делегаты преследуют исключительно шпион­ские цели и что мир можно заключить только «на развалинах бе­лой Польши».

Его снова занесло. Издание такого документа в условиях оче­видного военного банкротства являлось настолько безответствен­ным, что Политбюро было вынуждено принять специальное по­становление. В нем осуждался этот «хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства».

Между тем у Тухачевского был шанс взять реванш и проявить полководческие таланты, если бы таковые существовали. Несмот­ря на варшавскую катастрофу, он остался командующим Запад­ным фронтом. Однако, когда в начале сентября поляки возобнови­ли наступление, войска Западного и Юго-Западного фронтов отка­тывались на восток, почти не оказывая сопротивления. Это было не просто поражение - это был разгром.

Поляки продвигались столь успешно, что захватили без боя Минск, из которого во время варшавской авантюры Тухачевский наблюдал за разгромом своего фронта. Будущий маршал проком­ментировал эти события почти инфантильно: «Поляки перешли в наступление первые, и наше отступление стало неизбежным».

Армия утеряла все, что приобрела в результате летней кампа­нии. Однако и этот разгром не лишил Тухачевского тщеславных иллюзий. Посетивший его в это время Троцкий писал в мемуарах: «В штабе фронта я застал настроения в пользу второй войны». По­хоже, что наркомвоенмору импонировали такие настроения, но его отрезвило то, что их не разделяли в частях. Троцкий констати­рует: «Чем ниже я спускался по военной лестнице - через армию к дивизии, полку и роте, тем яснее становилась невозможность на­ступательной войны».

Кстати, от Минска до Москвы было немногим больше, чем до Варшавы. На пути оставался только Смоленск, и, может быть, лишь вступление 12 октября 1920 года в силу условий советско-польского перемирия спасло столицу Республики от захвата поля­ками.

Как бы то ни было, но Сталин сразу иначе оценил ситуацию. Он остро воспринял неудачи армии. Сложившуюся военную обста­новку Политбюро рассмотрело на своем заседании еще 19 августа. На нем были заслушаны доклады РВСР и Сталина о положении на польском и врангелевском фронтах.

Он не разделял оптимизма дилетантов. Его доклад был глубоко продуман и отрезвляюще объективен. Причиной неудач армии он назвал отсутствие пополнения войск, плохое обеспечение воору­жением и боеприпасами и непродуманные решения Верховного главнокомандования.

В результате было принято постановление: врангелевское на­правление считать главным. Это было то, о чем Сталин говорил еще в середине лета. Теперь требовалось найти выход из создавшегося сложного положения.

И 25 августа он представил в Политбюро записку, в которой из­ложил меры по организации и подготовке резервов. Обобщая слу­чившееся, он предложил принять программу по совершенствова­нию армии, в частности обеспечить «меры к постановке и усиле­нию авто-, броне- и авиапромышленности...».

«Это в двадцатом-то году!» - восклицает, комментируя этот факт, Ричард Косолапов. Да, это так. В тот период, когда «полковод­цы» Троцкий и Тухачевский отмывались от грехов поражения, ко­гда еще даже на бумаге не существовало гитлеровского Вермахта, Сталин предложил организацию механизированных родов войск.

Однако Троцкий с ходу отверг выводы Сталина. Он не хотел признать причины своего провала. Он утверждал, что подготовка резервов уже налажена, а неудачи на польском фронте пытался свалить на неотправку в район Вислы 1-й Конной армии.

Троцкий доказывал, что резервы у армии есть. Не понимая или не желая понимать предпосылок своих фатальных просчетов и по­ражений, он переваливал вину на чужую голову. Лейба Бронштейн стал первым, кто создал легенду, охотно подхваченную другими по­бежденными военачальниками, будто бы переброска 1-й Конной армии к Варшаве могла обеспечить победу над поляками.

Конечно, талантливый полководец Семен Михайлович Буден­ный был на голову выше и бывшего подпоручика, и сына одесского купца. Он не раз доказал это в ходе Гражданской войны, но далее легендарная Конная армия не могла бы избавить от краха заведо­мо обреченную на провал авантюру.

Но вопрос переходил в принципиальную плоскость, и 26 авгу­ста Сталин написал в Политбюро заявление: «Ввиду распростра­няющихся среди партийных кругов слухов обо мне как человеке, затормозившем дело передачи 1-й Конной армии из состава Югозапа в состав Запфронта, заявляю, что директива главкома о пере­даче 1-й Конармии Запфронту была получена Реввоенсоветом Югозапа 11-го или 12-го (не помню числа) августа, и 1-я Конная в тот же день была передана Запфронту».

Как это часто бывает, распуская лживые слухи, виновники по­ражения грубо передергивали факты. И Сталина не могла не за­деть эта наглая попытка превратить его в «стрелочника», ответст­венного за польскую катастрофу. Он поднял перчатку, брошенную наркомвоенмором, и 30 августа 1920 года потребовал от Политбю­ро расследования «условий нашего июльского наступления и авгу­стовского отступления на Западном фронте».

В тот же день после ознакомления с отчетом Троцкого о ком­плектовании резервов Сталин пишет в Политбюро: «Ответ Троц­кого о резервах есть отписка. <...> ЦК должен знать и контролиро­вать всю работу органов военного ведомства, не исключая подго­товки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой...»

Разгром Красной Армии под Варшавой вызвал острую полеми­ку на IX партконференции, прошедшей в сентябре. В ее ходе Пред­седатель Реввоенсовета играл словами и пытался сгладить острые углы критики, направленной в его адрес.

С почти патологическим упрямством он не хотел называть ве­щи своими именами. Упорно не желая признаться в допущенных им и Тухачевским ошибках, Троцкий не нашел ничего лучшего, как демагогически объяснять поражение тем, что советские вой­ска под Варшавой находились в состоянии «полусомнамбулы». Не найдя способа переложить вину на других, он пытался объяснить случившееся чуть ли не мистическими силами.

Конечно, это было только риторическое словоблудие. Не выдер­жав, Ленин на это заметил: «В прениях тов. Троцкому было указа­но, что если армия находилась в полусомнамбулическом, или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или по крайней мере не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается...»

Пожалуй, это уже напоминало уговоры, заставлявшие прови­нившегося школьника сознаться в проступке. Однако Троцкий не хотел единолично признавать вины за авантюристичность своих планов похода на Варшаву и беззастенчиво заявил, что Сталин яко­бы тоже оптимистично воспринимал возможность взятия поль­ской столицы.

Сталин категорически отверг это опрометчивое утверждение Лейбы Бронштейна. В записке в президиум он написал: «Заявление Троцкого о том, что я в розовом свете изображал состояние наших фронтов, не соответствует действительности. Я был, кажется, един­ственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о «марше на Варшаву» и открыто в печати предостерегал товарищей от увле­чения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно прочесть мои статьи в «Правде».

Это не было хвастовством. Человек, не понаслышке судивший о реальных событиях, предшествовавших крупнейшему пораже­нию Красной Армии в ходе этой войны, он не сбрасывал со счетов ни ошибки ЦК, ни губительные просчеты фронтового командова­ния, непосредственного виновника катастрофы.

На упрек о его пристрастном отношении к Западному фронту и на утверждение Ленина, «что стратегия не подводила ЦК», он от­ветил объяснением существа ошибки руководства партии. Сталин указал, что именно ЦК принял решение «в сторону продолжения наступательной войны», доверившись ошибочной информации командующего Тухачевского и члена РВС фронта Смилги. «Логика ЦК была правильной, - соглашается он, - но ее исходные предпо­сылки оказались недостоверными».

В возникшей по этому поводу дискуссии, трезво взвешивая все обстоятельства, прослеживая детали развития событий, он обна­жал истину, противопоставляя слабости в аргументации сторон. Умелый полемист, он связывал реальные факты и шаткость логики оправдательных утверждений. Сравнивая существо действитель­ных событий и не соответствующих им аргументов оправдания, он логически приводил истину к почти ироническому выводу.

Он подчеркнул: «ЦК имел телеграмму командования о взятии Варшавы 16-го августа. Дело не в том, что Варшава не была взята 16-го августа, - это дело маленькое, - а дело в том, что Запфронт стоял, оказывается, перед катастрофой ввиду усталости солдат, вви­ду неподтянутости тылов, а командование этого не знало, не заме­чало».

Сталин мог позволить себе такой тон. В варшавской авантюре все было сделано вопреки его замыслам, расчетам и предупрежде­ниям, но катастрофа разразилась, и амбиции ее организаторов стоили слишком больших жертв. На ее последствия нельзя было смотреть сквозь пальцы.

Логика его рассуждений была неопровержима: «Если бы ко­мандование предупредило ЦК о действительном состоянии фрон­та, ЦК, несомненно, отказался бы временно от наступательной войны, как он делает это теперь. То, что Варшава не была взята 16-го августа, это, повторяю, дело маленькое, но то, что за этим последовала небывалая катастрофа, взявшая у нас 100 ООО пленных и 200 орудий, - это уже большая оплошность командования, которую нельзя оставить без внимания.

Вот почему я требовал в ЦК назначения комиссии, которая бы, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового раз­грома. Т. Ленин, видимо, щадит командование (курсив мой. - К.Р.), но я думаю, что нужно щадить дело, а не командование».

Извечный вопрос «Кто виноват?» в варшавском провале не был снят на конференции. Страсти вокруг этой темы долго не утихали и после Гражданской войны. Эмоциональный «приговор» одному из участников варшавской авантюры - при обсуждении книги В.А. Триандафилова «Характер операций современных армий» - в 1930 году огласил один из участников дискуссии. С возмущением он бросил в лицо Тухачевскому «приговор»: «Вас за 1920 год ве­шать надо!»

Выводы, к которым пришел Сталин в объяснении причин пора­жения, не устраивали ни Политбюро, ни Реввоенсовет, ни Ленина. По существу виновны они были все, но не желали признавать оче­видного. Сталин понимал это и, не рассчитывая на поддержку, вскоре обратился с просьбой освободить его от военной работы. Такой шаг стал своеобразным протестом, и Политбюро удовлетво­рило его просьбу. Правда, частично: освободив 1 сентября Сталина от обязанностей члена РВС Юго-Западного фронта, оно оставило его членом РВС Республики, но он получил отпуск, о котором про­сил еще в начале августа.

Рассуждения о том, что подход 1-й Конной армии к Висле мог бы предотвратить поражение Тухачевского, несостоятельны. Ход этой мысли был призван увести в сторону от действительности, по­родить неправильные представления об объективных причинах и фактических виновниках трагедии. Конечно, одна Конная армия не могла спасти исход всей кампании.

И даже не потому, что, как резонно отмечают исследователи, буденовцам «пришлось бы преодолеть 300 километров своим хо­дом за пару дней и сразу же вступить в бой». Еще более важным яв­лялось другое. Польское командование предвидело такой маневр, и у него было достаточно сил, чтобы не допустить Конармию к Вар­шаве.

Объяснения нужно искать в ином. Поражение в Советско-польской войне уже само по себе свидетельствует, что страна и Красная Армия в этот период были не готовы борьбе. Все замыслы

организаторов этой кампании стали сплошной цепью авантюр, и даже захват Варшавы не мог обеспечить победы. По своей сути война с Польшей уже не была Гражданской войной. Фактически это была война с иностранным государством, а расчеты на револю­цию в Польше оказались на поверку иллюзией.

Конечно, Сталина угнетало то, что поражение под Варшавой полностью уничтожило плоды его усилий. Перечеркнуло те успехи и достижения, которые приобрела Советская Республика благода­ря его деятельности на Юго-Западном фронте. В результате поль­ского наступления, начавшегося осенью, были потеряны Западные части Украины и Белоруссии. Все сделанное им пошло насмарку.

При подписании 12 октября 1920 года в Риге двустороннего договора о перемирии между РФСФР, УССР и Польшей, а 18 мар­та 1921 г. - советско-польского мирного договора Советское пра­вительство обязалось уплатить репарации в размере 30 миллионов золотых рублей и возвратить военные трофеи и ценности, «выве­зенные из Польши аж с 1772 года»!

И все-таки Сталин вернет стране утраченные территории Гали­ции и «возьмет» Львов. Правда, это произойдет много лет спустя, в результате новой тяжелой войны, но и теперь он не станет «при­соединять» Польшу к России.

Но вернемся в 1920 год. Наступила осень. Гражданская война близилась к завершению. В ноябре Красная Армия освободила от белых Крым, и остатки врангелевских войск переправились в Тур­цию. Еще накануне этого события, после непродолжительного от­пуска, Сталин снова приступил к исполнению своих многочислен­ных обязанностей. Он нарком по делам национальностей и нар­ком госконтроля, член Политбюро и Оргбюро, член Реввоенсовета Республики и Совета труда и обороны.

Отойдя от военных дел, он снова сосредоточил свое внимание на деятельности двух возглавляемых им наркоматов. Теперь, когда в результате Гражданской войны реально подтвердилась незыбле­мость Советской власти, необходимо было решить связующие страну вопросы национальной общности и контроля над функцио­нированием самого механизма управления.

Эти вопросы и стали предметом его основной деятельности. 10 октября в опубликованной «Правдой» статье о национальной политике он без обиняков представил свое видение проблемы. Его позиция была державной.

«Требование отделения окраин от России, - заявил Сталин, -

как форма отношения между центром и окраинами должно быть исключено не только потому, что оно противоречит самой поста­новке вопроса об установлении союза между центром и окраина­ми, но прежде всего потому, что оно в корне противоречит интере­сам народных масс как в центре, так и окраин...»

Указав на пример положения Грузии, Армении, Польши и Финляндии, ставших вассалами других стран и сохранивших лишь видимость независимости, а также на недавнее «расхищение» Ук­раины Германией и Азербайджана Великобританией, он сделал безапелляционный вывод:

«Либо вместе с Россией, и тогда - освобождение трудовых масс от империалистического гнета; либо вместе с Антантой, и то­гда - неминуемое империалистическое ярмо. Третьего выхода нет...»

Однако когда Сталин делал эти свои выводы, государства как такового практически еще не было. К окончанию Гражданской войны сложился лишь эскизный макет, который еще предстояло облечь в приемлемую форму, обеспечив этот механизм приводными ремнями управления и всеми атрибутами государственной власти.

Между тем на повестку дня вставало множество новых вопро­сов. С того рокового рубежа, который обозначился 1914 годом, за шесть с половиной лет практически не прекращавшейся войны, страна откатилась назад. Почти в средневековье. Но даже теперь перед руководством Республики еще не встала во всей грандиоз­ной сложности и исторической неизбежности задача: восстано­вить разрушенное.

Пока требовалось элементарное. Хотя бы грубо наладить слож­ную систему управления машиной государства. Те люди, которым предстояло властвовать в стране на разных ее уровнях, пришли к приводам государственной машины в обстановке Гражданской войны. Они учились жизни и духовно складывались в экстремаль­ных условиях; они не имели необходимого опыта, знаний, а часто даже обычного образования.

Наладить управление жизнью на местах из Центра, обеспечить прямую и обратную связь исполнения директив правительства предстояло в первую очередь Сталину. В эти дни он предельно ясно обозначил свою позицию и в вопросе организации контроля за деятельностью уже сложившихся институтов власти и их руково­дителей.

При этом он осознавал и то, что уже с Октября - и со временем тенденция приобрела еще более острую направленность - в реальную ткань государственного аппарата и даже партии прони­кало большое число людей, далеких от идеалов революции, но стре­мившихся обрести те льготы и привилегии, которые объективно давали властные полномочия.

За налаживание механизма управления Сталин взялся реши­тельно. Выступая 15 октября с речью на открытии 1-го Всероссий­ского совещания Рабоче-крестьянской инспекции, он потребовал: «Не щадить отдельных лиц, какое бы положение они ни занимали, щадить только интересы дела. Задача эта очень трудная и деликат­ная, она требует большой выдержки и большой чистоты, безуко­ризненной чистоты со стороны работников (инспекции)».

Человек, имевший огромный опыт организационной работы, он прекрасно знал существо системы любой власти. Поэтому без недомолвок указывал, что «страной управляют на деле не те (лю­ди), которые выбирают своих делегатов в парламенты при буржу­азном порядке или на съезды Советов при советских порядках».

Он не оставлял места интеллигентскому «демократическому» словоблудию. «Нет, - решительно подчеркивал он. - Страной управляют фактически те (люди), которые овладели на деле испол­нительными аппаратами государства, которые руководят этими аппаратами».

Исходя из этого важного тезиса, Сталин отмечал, что если рабо­чий класс действительно хочет овладеть вопросами управления страной, то он должен иметь своих представителей как там, где «обсуждаются и решаются» эти вопросы, так и «в тех местах, где эти решения проводятся в жизнь».

Примечательно, что он не идеализировал в обеспечении функ­ционирования государственной системы возможности уже сло­жившихся рядов правящей партии. Наоборот, уже с первых шагов он ставит вопрос о привлечении к управлению новых сил, свежих кадров из действительно народной среды.

«Основная задача РКИ, - заключил он свою мысль, - состоит в том, чтобы выращивать, подготовлять эти кадры, привлекая к сво­ей работе широкие слои рабочих и крестьян». Рабоче-крестьян­ская инспекция, резюмировал он, должна стать школой для этих управленческих «кадров из рабочих и крестьян».

Однако реальные условия не позволяли ему сосредоточиться только на сложной и многогранной работе - регулировании меха­низма управления государством. Впрочем, этим вопросом, во всем его многообразии, ему предстояло заниматься всю последующую жизнь.

В действительности в этот период еще не было в завершенном виде и самого государства. Особенно неопределенное положение Советской власти сложилось на окраинах. В районах с разнонацио­нальным населением. И вскоре Кавказское бюро попросило ЦК командировать его на Кавказ.

Положение дел на Кавказе осложнялось тем, что помимо тер­риторий, на которых установилась Советская власть, здесь сущест­вовала образовавшаяся еще в 1918 году, после распада Закавказ­ской федерации, так называемая Грузинская демократическая республика. Во главе ее стояло правительство старого «знакомца» Сталина - меньшевика Ноя Жордания.

Существенным аргументом в положении Грузии являлось то, что через нее проходил нефтепровод из Баку к портам Черного мо­ря. На него вожделенно смотрел Запад. Летом 1918 года глава госу­дарства Н. Жордания заключил договор с Германией, практически сделавший Грузию немецкой колонией. Немцы ушли из Грузии только в декабре, но сразу же их место заняли англичане. Их «ми­ротворческий» экспедиционный корпус охранял все тот же нефте­провод Баку - Батум.

Во время Гражданской войны Грузия осуществляла «демокра­тию» в полном объеме. Она вторглась на Кубань, заняв Адлер, Сочи и Туапсе, увозя скот, оборудование; демократы вывезли даже рель­сы Гагаринской железной дороги. Летом 1918 года грузинские де­мократы жестоко подавили восстание осетин и грузин в Цхинвали и крестьян Абхазии.

Сталин никогда не выпускал из своего внимания положение дел в этом регионе. Еще 5 июня 1918 года в телеграмме Чичерину он предложил: «В крайнем случае можно признать независимость Грузии, лишь бы Германия признала официально вопрос о Кубани, Армении и Азербайджане вопросом внутренним для России, на этом надо настаивать решительно и бесповоротно».

Однако на просьбу Чичерина написать воззвание к грузинско­му народу Сталин ответил категорическим отказом: «Воззвание к грузинскому народу написать не могу, нет желания обращаться с воззванием к погибшим».

В апреле 1920 года 11-я армия заняла Азербайджан, а в мае был заключен договор между РСФСР и Грузией. В соответствии с ним

Грузия обязалась очистить свою территорию от иностранных войск, но пока она оставалась «независимо»-меньшевистской.

Сталин прибыл в Ростов-на-Дону 18 октября и на следующий день на заседании Кавбюро выступил с докладом о задачах РКП(б) в местностях, населенных народами Востока. 21 октября он выехал во Владикавказ, откуда 27-го передал в ЦК информацию о положе­нии дел. Он прибыл сюда для участия в краевом совещании комму­нистических организаций Дона и Кавказа. Совещание прошло с 27 по 29 октября, и он сделал на нем доклад «О политическом по­ложении Республики».

С точки зрения понимания его дальнейшей позиции примеча­тельна мысль, высказанная им в этом докладе: «Некоторые участ­ники Октябрьского переворота были убеждены в том, что социа­листическая революция в России может увенчаться успехом... если непосредственно за революцией в России начнется революцион­ный прорыв на Западе. Этот взгляд... был опровергнут... ибо социа­листическая Россия, не встретившая поддержки со стороны запад­ною пролетариата и окруженная враждебными государствами, с успехом продолжает свое существование и развитие уже три года».

Это была не первая его филиппика в адрес догматических при­верженцев мировой революции, но она означала значительно большее. Практически Сталин публично предъявил уже зарождав­шийся в его сознании тезис о возможности построения социализ­ма в одной стране.

Здесь его застала телеграмма Ленина. Она была тревожной: «Антанта пойдет в Баку. Обдумайте и приготовьте спешно меры по укреплению подступов в Баку с суши и с моря, подвоза тяжелой артиллерии и прочее. Сообщите Ваше мнение».

Приехав в Баку, он выполнил поручение Ленина, а 4 ноября на совещании Политбюро ЦК КП(б) Азербайджана и Кавбюро ЦК РКП(б) обсудил положение в Армении и условия переговоров с Грузией. В канун третьей годовщины Октября, 6 ноября состоялся его доклад в Бакинском совете. Вскоре вместе с Серго Орджони­кидзе он выехал в Темир-Хан-Шуру.

Они приехали на место 12 ноября, в теплушке, и уже на стан­ции услышали орудийную канонаду. В горах шли бои. Улицы горо­да, базар и пристанционная площадь были заполнены вооружен­ными людьми. Вечером следующего дня начал свою работу Чрез­вычайный съезд народов Дагестана.

Огласив на открытии съезда декларацию Советского прави­тельства об автономии, Сталин без обиняков пояснил: «Дагестан должен быть автономным, он будет пользоваться внутренним са­моуправлением, сохранив братскую связь с народами России... Ав­тономия - не предоставляет независимости. Россия и Дагестан должны сохранить между собой связь, ибо только в этом случае Да­гестан сможет сохранить свою свободу».

Позиция Сталина в национальном вопросе, которую он прово­дил последовательно и в дальнейшем, была глубоко продумана им. Он решительно настаивал на отказе «от кавалерийских набегов по части «немедленной коммунизации» отсталых народных масс» и призывал «перейти к осмысленной и продуманной политике по­степенного вовлечения этих масс в общее русло советского развития».

Этот процесс он связывал с необходимостью сохранения на­циональных языков, национальной культуры и вовлечения пред­ставителей местного населения в управление окраинными регио­нами страны. Главное условие для укрепления связи с Центром он усматривал в том, «чтобы Советская власть стала... родной и близ­кой для народных окраин России». «Но для того, чтобы сделаться родной, - подчеркивал Сталин, - Советская власть должна стать прежде всего понятной для них».

Ленина тревожило положение дел в Закавказье. На следующий день, 13 ноября, он связался со Сталиным по прямому проводу. Председатель Совнаркома интересовался многими вопросами: «Как идет борьба с бандами?.. Считаете ли возможным улажива­ние отношений с Грузией и Арменией, и на какой основе? ...Ведут­ся ли серьезно работы по укреплению Баку? Прошу сообщить о Турции и Персии».

Ответив на поставленные вопросы и сообщив о положении в регионе, Сталин указал на возросшую активность англичан. Это настораживало, и Ленин попросил ускорить его приезд в Москву «для вынесения предложений на Политбюро».

Впрочем, та нетерпеливость, с которой глава Советского прави­тельства спешил отозвать Сталина в столицу, обусловливалась не только озабоченностью делами на Кавказе. В записке Троцкому о готовящейся чистке учреждений, как московских, так и местных, он отмечает: «решим после приезда Сталина».

Но главное состояло в том, что в Москве готовилось большое мероприятие. VIII Всероссийский съезд Советов. Состоявшийся 22-29 декабря, он был посвящен вопросам восстановления про­мышленности, транспорта и сельского хозяйства. Именно на нем был принят общеизвестный план ГОЭЛРО. На съезде Сталина вновь избрали членом ВЦИК.

Наиболее сильной бомбардировке враг подверг аэродромы. Вследствие своевременного перебазирования самолетов на оперативные аэродромы, авиационные части Одесского военного округа понесли незначительные потери, так как враг наносил удары по постоянным аэродромам. В то же время авиация Киевского особого военного округа понесла существенный урон. Так, например, на аэродроме в Черновцы был уничтожен 21 самолет, а в Станиславе - 36 самолетов.

В 4 часа 15 минут гитлеровские соединения перешли в наступление, которое для советских войск явилось неожиданным. Однако замешательство находившихся на границе советских частей и подразделений продолжалось недолго. В районе юго-западнее Крыстынополя быстро вступили в бой с врагом пограничные посты. С первыми выстрелами часовых на постах ожили все заставы. Пограничники бросились на помощь своим товарищам. С одной из групп бойцов бежал лейтенант Григорьев. Подбежав к посту, он увидел, что часовые залегли и ведут огонь по наседавшим на них вражеским солдатам. Лейтенант Григорьев совместно с другими пограничниками стал в упор расстреливать одного врага за другим. В течение четырех часов 30 пограничников вели неравный бой с двумя батальонами гитлеровцев, наступавших при поддержке артиллерии и авиации. Пограничники держались стойко, а когда подошли части и подразделения 6-го стрелкового корпуса 6-11 армии, совместно с ними перешли в контратаку. Сильным ударом советских воинов фашисты были выбиты из занятых ими пунктов. Небезынтересно отметить, что в этом первом бою несколько солдат 36-го полка 9-й пехотной дивизии врага без единого выстрела сдались в плен.

На других направлениях, так же как и в этом районе, навстречу врагу поспешно двигались советские части и соединения, которые, как правило, с ходу вступали в бой. В соответствии с приказами командующих армиями общевойсковые соединения выдвигались вперед с целью занятия обороны в предполье и в промежутках между долговременными огневыми точками. Стрелковые дивизии первых эшелонов армий прикрытия занимали оборону в полосах шириной от 20 до 50 км. Доты приводились в боевую готовность артиллерийско-пулеметными подразделениями постоянных гарнизонов укрепленных районов. С первых же часов боя многие советские части, заняв оборонительные сооружения, стали оказывать врагу упорное сопротивление.

При прорыве наших приграничных укреплений в первых эшелонах вражеских ударных группировок наступали пехотные соединения. Немецко-фашистское командование приказало им прорвать оборону советских войск, чтобы танковые и моторизованные дивизии ввести в прорыв для развития успеха. Главный удар силами 6-й армии и 1-й танковой группы противник нанес по левофланговым соединениям 5-й армии и частично по правому флангу 6-й армии - в стык Владимир-Волынского и Струмиловского укрепленных районов. Между этими укрепленными районами местность была слабо оборудована в инженерном отношении и не занималась войсками. Поэтому в первые часы боя враг сравнительно легко проник на нашу территорию. Войскам 44-го армейского корпуса удалось захватить мост через р. Западный Буг в районе Крыстынополь. Поднявшиеся по тревоге части 124-й стрелковой дивизии совершили 8-километровый бросок навстречу врагу. Противнику к этому времени удалось ворваться в Крыстынополь, находившийся в нескольких километрах от границы. Под сильным вражеским огнем советские войска подошли к Крыстынополю и начали обходить его. Одно стрелковое подразделение ружейно-пулеметным огнем отсекло подходы к населенному пункту. Тем временем другие подразделения завязали бой с врагом, находившимся в Крыстынополе. От сильного огня советских воинов быстро редели ряды гитлеровцев. Остервенелый враг бросился на наших бойцов, желая соединиться со своими войсками, идущими к ним на помощь с запада. В жаркой схватке советские солдаты били фашистов прикладами, кололи штыками, валили на землю и уничтожали. Совместно с другими подошедшими частями и подразделениями с дружным криком «ура» они перешли в контратаку и отбросили гитлеровцев на запад. Подтянув свежие силы. враг снова атаковал советские части. Бои шли с неослабевающим напряжением и упорством. Исход боя был решен мощными бомбовыми ударами авиации противника. Советские войска понесли большие потери и были вынуждены отходить на новые позиции.

К полудню вражеское командование начало вводить в прорыв подвижные соединения. Войска 5-й и 6-й армий, поспешно выдвигавшиеся в укрепленные районы, продолжали оказывать врагу непрерывно увеличивавшееся по мощи сопротивление. Однако, несмотря на это, немецким танковым дивизиям удалось за первый день боя на направлении главного удара продвинуться на глубину до 20 км. Пехотные части продвинулись значительно меньше, так как они были вынуждены вести напряженные бои с гарнизонами дотов, которые продолжали упорную борьбу с врагом, находясь в его тылу.

С целью уничтожения вклинившихся группировок противника и восстановления положения по государственной границе командующие войсками 5-й и 6-й армий в соответствии с планами прикрытия уже в первый день осуществили контрудары силами 22-го и 4-го механизированных корпусов. Вследствие того что времени на подготовку было отведено мало, а части и соединения находились на большом удалении друг от друга, контрудары наносились неорганизованно и на широком фронте. Поэтому выполнить поставленную боевую задачу этим корпусам не удалось.

Вечером 22 июня Командующий фронтом генерал-полковник Кирпонос получил директиву Народного комиссара обороны, в которой была указана ближайшая задача войскам Юго-Западного фронта. Согласно директиве, войска фронта должны были концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5-й, 6-й армий и нескольких механизированных корпусов при поддержке всей авиации фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступавшую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, и к исходу 24 июня овладеть районом Люблин. Одновременно с этим войска фронта должны были прочно обеспечить себя с краковского направления и оборонять государственную границу с Венгрией.

Во исполнение приказа Наркома обороны командующий фронтом решил привлечь для проведения этой операции все имевшиеся во фронте механизированные корпуса. Но так как механизированные корпуса находились на большом удалении от района боевых действий, для их сосредоточения требовалось много времени. Учитывая это, генерал Кирпонос решил сначала разгромить вклинившуюся группировку теми силами, которые находились недалеко от линии фронта и даже вели бой с противником. С этой целью командующий фронтом приказал войскам 15-го механизированного корпуса во взаимодействии с 4-м механизированным корпусом с утра 23 июня нанести удар в направлении Радехов, Сокаль.

Командир 15-го механизированного корпуса генерал-майор Карпезо И. И. решил выполнить боевую задачу силами 37-й и 10-й танковых дивизий. На подготовку к наступлению танковые части имели мало времени, поэтому к утру 23 июня все они находились в движении в указанные им районы. Тем временем 48-й моторизованный корпус группы Клейста при поддержке бомбардировочной авиации продвигался в направлении Радехов. Навстречу ему выдвигалась 10-я танковая дивизия 15-го механизированного корпуса, 37-я танковая и 212-я моторизованная дивизии этого корпуса начали выдвижение позже, и не в район Радехов, а на другие участки. В целом соединения 15-го механизированного корпуса 23 июня действовали в полосе шириной до 70 км. Лесисто-болотистая местность с слабо развитой сетью дорог сильно осложняла действия танковых частей.

Около 8 часов утра в районе Радехов начался танковый бой, который продолжался длительное время и отличался исключительным упорством и ожесточенностью. От 10-й танковой дивизии в этом бою в первой половине дня участвовал один лишь передовой отряд в составе 3-го батальона 20-го танкового полка и 2-го батальона 10-го мотострелкового полка. Передовой отряд дивизии еще 22 июня получил задачу ликвидировать авиадесант противника в районе Радехов. Уничтожив десант, он к концу дня организовал оборону в районе Радехов. На следующий день утром советские танкисты были атакованы войсками 48-го моторизованного корпуса. Противник имел подавляющее численное превосходство и несмотря на это они смело вступили в бой, который продолжался до середины дня. Наши танкисты, укрыв свои машины за складками местности, в основном, с места расстреливали вражеские танки. И только после того как были израсходованы все боеприпасы, советские подразделения отошли в южном направлении. В этом бою были уничтожены 20 танков противника, 16 противотанковых орудий и до взвода пехоты. Передовой отряд потерял 6 танков Т-34, 20 бронетранспортеров и 7 человек убитыми.

К сожалению, успешные действия передового отряда не были своевременно поддержаны главными силами 10-й танковой дивизии и 15-го механизированного корпуса в целом. Основные силы 20-го танкового и 10-го мотострелкового полков подошли к своим подразделениям лишь во второй половине дня и существенно изменить ход боя оказались уже не в состоянии, 19-й танковый полк этой дивизии, застряв в болоте в районе Соколувка, Конты, на указанный рубеж вообще не вышел и в атаке не участвовал. Танковые части не были поддержаны дивизионной артиллерией и не были прикрыты зенитной артиллерией, так как 10-й артиллерийский полк и 10-й зенитный артиллерийский дивизион находились все еще в пути следования из лагерей.

Из-за отсутствия данных о противнике 37-я танковая дивизия получила задачу уничтожить вражеские танки в районе Адамы, где, как выяснилось впоследствии, никаких танковых частей противника не оказалось. Вследствие этого дивизия не только напрасно потеряла шесть часов драгоценного времени, но и понесла на марше ничем не оправданные потери.

Ожесточенные танковые бои в районе Радехов продолжались и 24 июня. Советские танкисты стремились разгромить вражеские войска, а остатки их отбросить в западном направлении. Однако вследствие неодновременного выхода частей 15-го механизированного корпуса в район боевых действий удары наносились по частям и желаемых результатов не давали. Поэтому войскам корпуса не удалось выполнить поставленную перед ними боевую задачу.

Наряду с вышеуказанными причинами неудачные действия танковых частей 15-го механизированного корпуса обусловливались широкой полосой наступления, лесисто-болотистой местностью, плохим управлением войсками из-за недостатка и неисправностей средств связи (в штабе корпуса имелось всего две радиостанции вместо восьми положенных по штату). Одной из причин неуспеха явилось также и то, что 212-я моторизованная дивизия действовала отдельно от танковых частей. В результате этого танки, как правило, не поддерживались пехотой, атаковали противника одни и захваченных рубежей не закрепляли. Из-за отставания артиллерии артиллерийская подготовка и поддержка атаки танков также не проводилась. Слабо поддерживались танки и авиацией. Вследствие плохой организации взаимодействия танков с другими родами войск решительного успеха по разгрому противника в районе Радехов не было достигнуто. А ведь этот корпус был одним из наиболее мощных по своему вооружению и оснащению подвижных соединений Советской Армии. Достаточно сказать, что в нем кроме легких танков имелось 133 танка КВ и Т-34.

Упорные бои в первые дни войны развернулись также западнее р. Стырь, а затем и на рубеже этой реки. Некоторые переправы на реке, вследствие сильных контратак стрелковых соединений и частей 22-го механизированного корпуса 5-й армии, несколько раз переходили из рук в руки.

Активно действовала в это время авиация Юго-Западного фронта. Летчики 12-го истребительного авиационного полка в воздушном бою сбили 8 самолетов Ю-88, из них 2 самолета были сбиты командиром полка Героем Советского Союза майором Коробковым П. Т. В этот же день 9 истребителей другого авиационного полка во главе со своим командиром полковником Сорокиным прикрывали наземные войска в районе восточнее Радехов. Советские истребители были атакованы 15 самолетами Ме-109. Наши летчики, проявляя исключительный героизм, отвагу, находчивость и высокое боевое мастерство, вступили в неравный бой с врагом. В короткой схватке они сбили 6 самолетов противника, потеряв при этом 4 своих.

В период с 22 по 24 июня только летчики 16-й смешанной авиационной дивизии сбили в воздушных боях 22 немецких самолета, из них 16 бомбардировщиков и 6 истребителей.

В течение 24 июня немецко-фашистские войска продолжали развивать наступление на направлении главного удара, однако большого продвижения они не имели. Снижение темпов наступления произошло вследствие возросшего сопротивления советских войск. Кроме того, гитлеровское командование было вынуждено развертывать значительную часть сил ударной группировки на фланги, так как его авиаразведка установила, что в районах Луцк, Ровно, Радехов, Броды сосредоточивались советские подвижные соединения. Поэтому с утра следующего дня продолжала наступление лишь 11-я танковая дивизия противника, которой во второй половине дня удалось ворваться в Дубно. Дальнейшее продвижение вражеских войск на этом направлении временно было остановлено. Танковым соединениям противника на направлении главного удара удалось в период с 22 по 25 июня продвинуться на глубину до 100 км.

Однако это еще не означало, что на пройденной немецкими танками территории советские войска прекратили сопротивление. Вражеское командование отмечало, что во многих местах продолжались еще упорные бои за захват дотов. В частности, сообщая о боях в районе Сокаль, оно указывало, что «русские, сражающиеся до последнего, приблизительно из 20 дотов возобновили бой». Два дня отражал натиск противника гарнизон дота под командованием младшего лейтенанта коммуниста Данина. Когда боеприпасы кончились, сооружение было блокировано противником. Но советские воины решили без боя не сдаваться. Они открыли дверь и бросились в рукопашную схватку. Враг растерялся от неожиданности. Воспользовавшись замешательством гитлеровцев, горстка храбрецов, прикрываясь огнем, отошла к своим войскам. Всюду советские воины сражались до последней возможности.

Когда кончались боеприпасы, мужественные безвестные герои, не желая сдаваться в плен, уничтожали себя вместе с дотами и штурмующими их вражескими подразделениями.

На львовском направлении в первые дни войны события развертывались следующим образом, 17-я немецкая армия начала наступление с рубежа Томашув Перемышль, нанося главный удар в слабо укрепленный стык Рава-Русского и Перемышльского укрепленных районов в направлении на Львов. Командование этой армии рассчитывало в первый же день овладеть Рава-Русской, а затем через двое суток вступить во Львов.

Рава-Русский укрепленный район должна была оборонять 41-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Микушев Н. Г., и два отдельных пулеметных батальона (35-й и 140-й), составлявшие постоянный гарнизон укрепленного района, комендантом которого являлся полковник Сысоев Е. В. Справа от 41-й дивизии должна была выйти 3-я кавалерийская дивизия под командованием генерал-майора Малеева М. Ф., а слева - 97-я стрелковая, которой командовал полковник Захаров П. М. Во втором эшелоне 6-го стрелкового корпуса находилась 159-я стрелковая дивизия под командованием полковника Мащенко И. А. Перемышльский укрепленный район должна была занять 99-я стрелковая дивизия, южнее которой должны были развернуться 72-я горно-стрелковая и 173-я стрелковая дивизии 8-го стрелкового корпуса 26-й армии. Все вышеуказанные части и соединения к началу вероломного нападения противника находились в лагерях. Они начали выдвигаться в предназначенные им полосы обороны уже после артиллерийской и авиационной подготовки противника, а частично и в ходе ее.

41-я стрелковая дивизия занимала оборону в полосе шириной около 50 км. Основные усилия командир дивизии сосредоточивал на прикрытие шоссе, идущего из Томашув на Рана-Русскую, Львов. Боевой порядок дивизии строился в один эшелон, однако боевые порядки полков были двухэшелонными. В связи с тем что части дивизии занимали оборону на широком фронте, они не могли создать высокие плотности. В Рава-Русском укрепленном районе накануне войны строилось много дотов, но большинство их не было закончено. Из полностью оборудованных сооружений следует назвать огневую точку «Комсомолец», находившуюся северо-западнее Рава-Русской и прикрывавшую шоссе из Томашува в Раву. Между стрелковыми войсками, частями постоянного гарнизона укрепленного района и пограничниками в предвоенный период не было проведено ни одного совместного учения, вследствие чего не были отработаны и вопросы взаимодействия на случай войны.

Как и на других направлениях, первыми вступили в неравный бой с врагом пограничники из отряда майора Малого Я. Д. Их героические действия позволили частям 41-й стрелковой дивизии к 11 часам с боем занять заранее подготовленную полосу обороны. Немецкое командование, подтянув дополнительные силы, рассчитывало с ходу прорвать этот рубеж и овладеть Рава-Русской. Однако гитлеровские части натолкнулись на упорное сопротивление советских войск. Напряжение борьбы непрерывно возрастало. Враг бросал в бой свежие силы. Против войск 41-й стрелковой дивизии наступали уже пять дивизий (262, 24, 295, 71, 296-я пехотные дивизии 4-го армейского корпуса), а вслед за ними должен был вводиться в сражение, как это и планировалось, 14-й моторизованный корпус. Несмотря на подавляющее численное превосходство противника, советские воины, умело ведя оборону и опираясь на заранее построенные сооружения, успешно отражали его атаки. Во второй половине дня командир корпуса усилил 41-ю стрелковую дивизию 209-м корпусным артиллерийским полком, вооруженным 152-мм орудиями на тракторной тяге. С учетом штатной артиллерии в дивизии уже стало три артиллерийских полка. Это позволило ей в первый день боя отразить все атаки противника, нанести ему существенный урон и удержать занимаемый рубеж. Оборонительные действия этой дивизии отличались высокой активностью, вследствие чего вклинившиеся в ее расположение части противника немедленно отбрасывались назад. Хорошее знание местности и умелое использование оборонительных сооружений способствовали успешному ведению оборонительного боя. Устойчивости обороны частей 41-й стрелковой дивизии способствовали также умелые и отважные действия артиллерийско-пулеметных подразделений, занявших доты и прикрывавших основные направления на Рава-Русскую. Особенно успешно действовал гарнизон дота «Комсомолец».

Боевые действия советских войск, оборонявшихся в Перемышльском укрепленном районе, также отличались упорством, стойкостью и мужеством, 52-й и 150-й отдельные пулеметные батальоны, составлявшие гарнизон укрепленного района, успешно взаимодействовали с войсками 26-й армии и пограничниками. Связь коменданта укрепленного района со штабом армии и с командирами соединений, оборонявшимися в этом укрепленном районе, не прекращалась до конца оборонительных действий. Первыми, как и всюду, вступили в борьбу с врагйм пограничники 92-го пограничного отряда. Они героически отразили первую атаку противника, а затем и вторую. Части укрепленного района заняли оборонительные сооружения к 6 часам утра. Первым открыл огонь по врагу из 76-мм пушки комендант одного из дотов младший лейтенант комсомолец Чаплин. Вначале он взорвал огнем вражеский склад горючего, а затем расстрелял товарный поезд, находившийся на противоположном берегу р. Сан. После этого Чаплин отражал неоднократные попытки немцев переправиться через железнодорожный мост. Дот Чаплина подвергся интенсивному обстрелу вражеской артиллерии. На сооружении и около него разорвалось около 500 снарядов, но оно оказалось невредимым.

В 11 часов гитлеровские части под прикрытием огня бронепоезда и установленных на платформы штурмовых орудий начали форсировать р. Сан в районе Перемышль. Советские воины открыли огонь из дотов и уничтожили вражеский десант, потопив при этом до 50 лодок. Прорвавшиеся на окраину Перемышля по железнодорожному мосту гитлеровцы были уничтожены контратакой пограничников. К середине дня заняли оборону на заранее оборудованных позициях части 99-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Дементьев Н. И. Потерпев неудачу при форсировании Сана в районе Перемышль, противник во второй половине дня 22 июня ворвался в город с северо-востока. Однако и здесь достичь успеха ему не удалось. Контратакой частей 99-й дивизии вражеские части вновь были отброшены за р. Сан.

Таким образом, в первый день войны войскам 17-й немецкой армии сколько-нибудь серьезных результатов нигде достигнуть не удалось. Советские войска, оборонявшиеся в полосе наступления соединений этой армии, оказали упорное сопротивление врагу. Это оказалось возможным потому, что в укрепленных районах в тесном взаимодействии оборонялись полевые войска, части и подразделения постоянных гарнизонов и пограничные отряды.

С утра 23 июня после сильной артиллерийской подготовки войска 17-й армии возобновили наступление. В полосе обороны 41-й стрелковой дивизии вражеские соединения сосредоточили основные усилия вдоль шоссе Томашув - Рава-Русская, стремясь во что бы то ни стало овладеть Равой и создать условия для успешного продвижения на Львов. Врагу удалось преодолеть противотанковый ров, отрытый на этом направлении перед передним краем обороны, и начать продвижение вдоль шоссе. Однако вскоре его атака захлебнулась, в связи с тем что гарнизон дота «Комсомолец» открыл мощный фланкирующий огонь. Воспользовавшись замешательством противника, генерал Микушев решил контратакой смежных полков, оборонявшихся на этом направлении, уничтожить вклинившегося противника и восстановить положение. Подтянув вторые эшелоны и резервы, командиры полков накоротке организовали взаимодействие. Контратака началась после сильного огневого налета всей штатной и приданной артиллерии. Понеся большие потери от огня нашей артиллерии и будучи застигнут врасплох стремительным натиском советских войск, враг вынужден был обратиться в бегство.

Озлобленный неудачей, командующий 17-й армией бросил против частей, оборонявшихся в Рава-Русском укрепленном районе, бомбардировочную авиацию и огнеметные танки. Самолеты Ю-87 непрерывно бомбили оборонительные сооружения, огневые позиции и командные пункты. Вступив в борьбу с пикирующими бомбардировщиками, зенитчики отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона 41-й стрелковой дивизии сбили три вражеских самолета. Сильный артиллерийский обстрел и бомбежки с воздуха не могли причинить существенных повреждений железобетонным сооружениям. Несмотря на то что вражеская артиллерия вела огонь прямой наводкой по амбразурам, сооружения показали свою прочность, а гарнизоны - устойчивость. Шаровая установка амбразурных коробов выдерживала прямое попадание вражеских снарядов. Тогда для уничтожения дотов противник применил огнеметные танки. Однако, несмотря на это, гарнизоны дотов продолжали оказывать врагу ожесточенное сопротивление и наносить ему большие потери.

Успешно отражали атаки противника на второй день войны и войска Перемышльского укрепленного района. Враг бросал против советских частей, оборонявших границу, новые и новые силы. Самоотверженно удерживал занимаемые позиции один из батальонов 99-й стрелковой дивизии, которым командовал капитан Бычков. Вражеская пуля сразила пулеметчика, который до последней минуты своей жизни не прекращал огня. Но пулемет смолк не надолго. Убитого бойца сменил политрук Кругленко. Свыше двух часов батальон отражал атаки гитлеровских войск. Когда ряды врага поредели и атаки стали ослабевать, командир батальона отдал приказ перейти в контратаку. «Вперед! За Родину!» - скомандовал командир роты лейтенант Кишенец и первым бросился на врага. Вслед за ним поднялись бойцы. Бросив десятки гранат, советские войска ударили в штыки. Гитлеровцы не выдержали штыкового удара и обратились в бегство: Исход этого боя был решен смелым и решительным маневром взвода под командованием лейтенанта Гордиенко. Выходом во вражеский тыл советские бойцы отрезали противнику путь к отступлению. Вследствие этого многие неприятельские солдаты бросали оружие и сдавались в плен. Положение на этом участке фронта было восстановлено.

В середине дня 23 июня противник нащупал слабое место в обороне советских войск, каким являлся стык между Рава-Русским и Перемышльским укрепленными районами. На этом участке командование 17-й армии и сосредоточило основные усилия. Войска 49-го армейского корпуса потеснили левофланговые подразделения 41-й и правофланговый полк 97-й стрелковых дивизий. Командир 97-й стрелковой дивизии осуществил контратаку силами 206-го полка во фланг вражеской группировке. Однако существенных результатов она не дала. Введенная в бой находившаяся в этом районе 159-я стрелковая дивизия еще не закончила формирования и была слабо обучена и сколочена. Поэтому остановить продвижение противника она также оказалась не в состоянии.

В результате прорыва вражеских войск в стыке укрепленных районов оборонявшиеся в них части и соединения оказались под угрозой ударов во фланг и с тыла.

Командиры дивизий срочно принимали меры к обеспечению флангов и тыла. Командующий 6-й армией генерал-лейтенант Музыченко И. Н. решил, с целью ликвидации угрозы прорыва врага, с утра 24 июня нанести контрудар в районе Немиров силами 4-го. механизированного корпуса. Но в этот день утром, пока наши танковые части готовились к бою, гитлеровские войска при поддержке танков и авиации возобновили наступление. Советские воины оказывали яростное сопротивление врагу и там, где они находились в заблаговременно подготовленных укреплениях, стояли насмерть, вступая в рукопашный бой с гитлеровцами в окопах. Но противнику вновь удалось добиться успеха в стыке укрепленных районов, вследствие чего советские войска, оборонявшиеся на флангах, были вынуждены отходить на новые рубежи и организовать оборону фронтом на юг и на север. Что касается контрудара в районе Немиров, то он был плохо организован и не улучшил положения 159-й стрелковой дивизии. Поэтому под натиском превосходящих сил противника она продолжала медленно отходить в восточном направлении. К вечеру 24 июня разрыв между 159-й и 97-й стрелковыми дивизиями достиг 40 км. В этот промежуток вклинились вражеские соединения и заняли Немиров.

Если на стыке Рава-Русского и Перемышльского укрепленных районов противнику удалось вклиниться в расположение наших войск, то в самих укрепленных районах соединения 6-й и 26-й армий продолжали вести успешную борьбу с врагом. 24 июня на одном из участков гитлеровцы прорвались вперед. С целью уничтожения их командир 1-го стрелкового полка 99-й стрелковой дивизии решил перейти в контратаку. Первым атаковал неприятеля взвод младшего лейтенанта Гончарова, который лично убил двух гитлеровцев. Так же героически действовали и все другие советские воины. В результате стремительных действий наших войск противник был разгромлен, 99-я стрелковая дивизия мужественно и стойко дралась с врагом в районе Перемышль до 26 июня. Она не отступила ни на шаг, нанеся немецко-фашистским захватчикам большие потери. За умелые и героические действия в районе Перемышль дивизия была награждена орденом Красного Знамени.

Стойко обороняясь в укрепленных районах, советские войска не позволили противнику развить наступление на прикрываемых ими направлениях. Лишь только в связи с прорывом вражеских группировок на других направлениях и с угрозой возможного обхода укрепленных районов Военный совет Юго-Западного фронта отдал войскам приказ на отход. В приказах войскам 6-й и 26-й армий от 26 июня, подписанных командующим фронтом генерал-полковником Кирпоносом М. П. и членом Военного Совета фронта Хрущевым Н. С., указывалось, что отход войск должен быть начат 26 июня с наступлением темноты. Отвод частей и соединений предлагалось совершать организованно, под прикрытием арьергардов, усиленных средствами противотанковой обороны. В непосредственном соприкосновении с противником для маскировки отхода рекомендовалось оставить небольшие подразделения. Особое внимание было обращено на организацию службы регулирования движения. В ночь на 27 июня советские соединения, уничтожив в дотах вооружение и оборудование, из обоих укрепленных районов организованно отошли на новые оборонительные рубежи с целью прикрытия львовского направления. Осуществляя последовательный отход и ведя ожесточенные арьергардные бои, советские войска до 1 июля сдерживали натиск гитлеровских частей и не позволяли им развить стремительное продвижение в глубь нашей территории. Ценой больших материальных и людских потерь врагу удалось овладеть Рава-Русской лишь 27 июня.

Упорные бои в эти дни произошли в районе Львова. Организация обороны города по решению Военного совета фронта была возложена на 4-й механизированный корпус, который был усилен 441-м и 445-м артиллерийскими полками. В приказе командующего армией на организацию обороны было указано, чтобы все мосты на подступах к Львову были взорваны, а дороги заминированы. К исходу 29 июня гитлеровские войска прорвались к городу. Враг бросил сюда и крупные силы авиации. Немецкие самолеты непрерывно бомбили Львов и подходы к нему. Несмотря на это, советские войска продолжали героически удерживать как подступы, так и сам город. Невзирая на непрекращавшиеся бомбардировки с воздуха и сильный артиллерийский огонь, советские артиллеристы оказывали мощную огневую поддержку пехоте и танкам. И лишь тогда, когда противник сосредоточил подавляющее превосходство в силах и средствах, наши части были вынуждены оставить Львов.

Но главные события в эти дни происходили не на львовском и перемышльском направлениях, а в районах Луцк, Ровно, Дубно и Броды. Здесь наступала главная ударная группировка противника, используя 50-километровый разрыв, образовавшийся к исходу 24 июня между 5-й и 6-й армиями. Танковая группа Клейста стремилась прорваться в направлении Житомир, Киев, с тем чтобы во взаимодействии с 6-й и 17-й армиями отрезать войска центра и левого крыла Юго-Западного фронта.

Оценив обстановку и вскрыв намерения противника. Военный совет Юго-Западного фронта принял решение ускорить подтягивание на это направление подвижных соединений с соседних участков фронта и из глубины и нанести мощный контрудар с целью разгрома вклинившейся группировки противника и срыва ее наступления. На житомирское направление нацеливались и основные усилия фронтовой авиации. В приказе командующего фронтом от 25 июня 1941 г. указывалось, что главный удар по вражеской группировке наносят 8-й и 15-й механизированные корпуса. Командующему 5-й армией приказывалось объединить под своим командованием 9-й и 19-й механизированные корпуса и атакой вдоль железной дороги Луцк - Броды содействовать 8-му и 15-му механизированным корпусам в разгроме радеховской группировки противника. Наступление всех корпусов было назначено на 9 часов утра 26 июня.

В период с 23 по 25 июня танковые и моторизованные соединения сосредоточивались в районы Луцк, Ровно и Броды, совершая марши по 200–400 км. Вскрыв сосредоточение наших войск, фашистские войска вели себя весьма нервозно. 25 июня среди немцев распространился слух, что русские танки появились у Острова и севернее Берестечко. «Эта танкобоязнь, - сообщало командование группы армий „Юг“ в Берлин, - распространялась на северной дороге наступления и вследствие этого колонны повернули к Стоянув, а это в свою очередь вызвало замешательство и заторы». По мере выдвижения в указанные районы и встречи с подвижными частями противника советские танкисты с ходу вступали в бой. С этого времени и до начала июля в этих районах развернулось одно из крупнейших танковых сражений Великой Отечественной войны, в котором участвовало с обеих сторон несколько сот танков.

Соединения 9-го и 19-го механизированных корпусов, сосредоточившиеся в лесах северо-западнее и северо-восточнее Ровно, перешли в наступление с утра 25 июня. 9-й механизированный корпус наносил удар в южном направлении, а 19-й - на Дубно. Вначале советские танкисты действовали успешно, 9-й механизированный корпус, которым командовал генерал-майор Рокоссовский К. К., отбросил соединения 3-го немецкого моторизованного корпуса к югу от Клевани. В то же время 19-й механизированный корпус продвинулся на 25 км от Ровно. Однако сильного удара, который привел бы к разгрому всей группировки противника и срыву его наступления, не получилось. Несмотря на приказ Военного совета фронта, командующий 5-й армией генерал-майор танковых войск Потапов М. И. не объединил усилия этих корпусов и не организовал взаимодействие между ними. Не были согласованы действия этих корпусов с 8-м и 15-м механизированными корпусами, наносившими удар из района Броды на Дубно.

Если объединение усилий 9-го и 19-го механизированных корпусов генерал-полковник Кирпонос возложил на генерала Потапова, то совместные действия 8-го и 15-го механизированных корпусов должно было организовать командование фронта. Согласно приказу командующего фронтом создавалась «подвижная группа фронта» в составе двух корпусов, 15-му корпусу приказывалось из района Топорув нанести удар в направлении на Радехов утром 26 июня, а 8-й механизированный корпус должен был наступать из района Броды на Берестечко. Решение командующего фронтом о создании подвижной группы может расцениваться только как положительный факт. Это был первый в Великой Отечественной войне случай создания подвижной группы фронта. Однако это хорошее начинание, к сожалению, не удалось полностью провести в жизнь, 15-й механизированный корпус вел боевые действия с 23 июня. Его части понесли уже большие потери и были растянуты на широком фронте. Поэтому во исполнение приказа командующего фронтом с утра 26 июня от этого корпуса смогла наступать лишь одна дивизия, справа от которой готовился к наступлению 8-й механизированный корпус. Наступающие на этом направлении 48-й моторизованный корпус группы Клейста и пехотные соединения 6-й армии имели численное превосходство в артиллерии и живой силе. В воздухе над районом боевых действий господствовала вражеская авиация.

Так как наиболее активно и успешно в районе Броды наступал 8-й механизированный корпус, которым командовал генерал-лейтенант Рябышев Д. И., его действия будут рассмотрены несколько подробнее. Соединениям этого корпуса была поставлена задача форсировать рр. Стырь, Сытенку и Слоновку, овладеть Лешневом и выйти к Берестечко. Решение этой задачи должно было привести к перерезанию вражеских коммуникаций, ведших на Дубно, и отсечению вклинившихся танковых соединений от остальных сил ударной группировки. В связи с тем что положение противника не было точно известно, наступление началось без артиллерийской подготовки. Первый удар танковых частей южнее Лешнева пришелся по войскам 57-й пехотной дивизии, прикрывавшей правый фланг 48-го моторизованного корпуса. К полудню советские танкисты смяли боевые порядки этой дивизии и нанесли ей большие потери. При поддержке мощного артиллерийского огня наши танки подошли к мосту через р. Стырь южнее Лешнева, который врагу не удалось взорвать, вследствие того что он с 25 июня находился под обстрелом советских артиллеристов. Несколько танков переправились и вышли западнее Берестечко. Тем временем генерал Клейст подтягивал в этот район несколько танковых и пехотных частей, а также всю противотанковую артиллерию 48-го моторизованного корпуса, сосредоточив управление ею в руках командира специального полка. По его настоятельной просьбе вражеская авиация непрерывно бомбардировала танковые части 8-го механизированного корпуса по обе стороны дороги Броды - Лешнев. Причем для уничтожения наших танков гитлеровские летчики впервые применили горючую смесь. Несмотря на это, советские танкисты овладели Лешневом и перерезали дорогу Лешнев - Броды. В связи с тем что части генерала Карпезо в районе восточнее Радехов также вели наступление, хотя и небольшими силами, по признанию врага, его 48-й моторизованный корпус в середине дня 26 июня находился в критическом положении. В этот день генерал Гальдер следующим образом оценивал обстановку: «Группа армий „Юг“ медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. На стороне противника, действующего против группы армий „Юг“, отмечается твердое и энергичное руководство (подчеркнуто нами). Противник все время подтягивает из глубины новые свежие силы против нашего танкового клина… Противник, как и ожидалось, значительными силами танков перешел в наступление на южный фланг 1-й танковой группы. На отдельных участках отмечено продвижение».

Танковые соединения генерала Рябышева, наступая в северо-восточном направлении, к исходу 26 июня продвинулись местами до 15 км. В результате этого вражеское командование было вынуждено сосредоточивать сюда крупные силы. Для прикрытия правого фланга 48-го моторизованного корпуса подтягивался 44-й армейский корпус, в состав которого вошла и понесшая сильные потери 26 июня 57-я пехотная дивизия, в район Берестечко для прикрытия этого же фланга выдвигались 16-я моторизованная дивизия, 670-й противотанковый дивизион и батарея зенитных орудий. Командование 48-го моторизованного корпуса в свою очередь также принимало меры к надежному обеспечению своего правого фланга.

Однако советские войска в этот день не смогли развить успех, достигнутый на очень уязвимом фланге 48-го моторизованного корпуса, наступавшего в авангарде группы Клейста. Наши танковые части контратаковали противника на широком фронте и неодновременно. Танки, как правило, не сопровождались пехотой, слабо поддерживались артиллерией и не всегда прикрывались авиацией. Такие действия не давали решительных результатов. Вследствие этого вражеским войскам удалось удержать основные коммуникации, связывавшие их передовые части с тылами, и временно локализовать прорыв.

В ночь с 26 на 27 июня генерал Рябышев получил новый приказ командующего Юго-Западным фронтом. Генерал Кирпонос требовал с утра начать наступление из района Броды в направлении Верба, Дубно, с тем чтобы к исходу дня овладеть ими. В это же время получил приказ на наступление и командир 15-го механизированного корпуса. Этому корпусу была поставлена задача: во взаимодействии с 8-м механизированным корпусом с 9 часов 27 июня наступать в направлении Лопатин, Берестечко и к исходу дня выйти в район Берестечко. В дальнейшем корпусу предлагалось наступать также в направлении Дубно. Согласно приказу глубина задачи дня 15-го механизированного корпуса достигала 40 км, а ширина полосы наступления составляла около 15 км. Корпус был усилен 8-й танковой дивизией 4-го механизированного корпуса, однако его 212-я моторизованная дивизия наступала вместе с 8-м механизированным корпусом. Следует отметить, что местность в полосе наступления 15-го механизированного корпуса была неблагоприятной для действий танков. В этой полосе от исходного рубежа до Берестечко имелось пять рек (Радоставка, Острувка, Жечка, Лошувка, Соколувка) с болотистыми поймами и долинами до 2 км шириной. Времени на подготовку наступления было мало, а части корпуса находились на большом удалении друг от друга.

В связи с тем что и соединения 8-го механизированного корпуса находились в разных районах, а некоторые части вовсе не были готовы к наступлению, генерал Рябышев решил создать подвижную группу в составе 34-й танковой дивизии, которой командовал полковник Васильев И. В., танкового полка под командованием подполковника Волкова П. И. и мотоциклетного полка. Возглавил эту группу заместитель командира корпуса по политической части бригадный комиссар Попель Н. К. В два часа дня 27 июня эта группа перешла в наступление.

В это время 11-я немецкая танковая дивизия наступала на Острог, подтягивая к Дубно свои тылы. 16-я танковая дивизия продвигалась вслед за ней. Удар советских танкистов был для противника внезапным. Они вначале атаковали врага в районе Верба, затем отрезали выдвинутые вперед до района Кременец подразделения 16-й танковой дивизии от ее главных сил и к вечеру прорвались к Дубно, выйдя на тылы 11-й танковой дивизии, которая вела бой в районе Острог. В тот же день, но на несколько часов раньше, в район Дубно с северо-востока вышли соединения 19-го механизированного и 36-го стрелкового корпусов. Однако вышедшие в район Дубно с различных направлений советские соединения не установили связи и не организовали взаимодействия между собой. Вследствие этого их действия носили разрозненный характер и не привели к полному достижению поставленных перед ними целей по уничтожению всей вклинившейся в этот район вражеской группировки. Но, несмотря на это упущение, советские воины нанесли противнику значительный урон и задержали его продвижение. Вражеские войска охватила паника. Многие части в беспорядке бежали с поля боя.

28 июня бои в районе Дубно приняли еще более ожесточенный характер. Сюда перебрасывается 55-й армейский корпус. Это позволило врагу усилить натиск. В результате этого 19-й механизированный корпус, которым командовал генерал-майор танковых войск Фекленко Н. В., был вынужден отойти в северо-восточном направлении в район Ровно.

В связи с тем что авиаразведке противника во второй половине дня удалось вскрыть продвижение главных сил 8-го механизированного корпуса из района Броды к Дубно, генерал Клейст отдал приказ 16-й танковой дивизии преградить дорогу, идущую от Броды на Дубно, и подготовить мощную сводную боевую группу для наступления на наши части, действовавшие юго-западнее Дубно.

В ночь с 28 на 29 июня 12-я танковая и 7-я моторизованная дивизии 8-го механизированного корпуса предпринимали неоднократные попытки прорваться в Дубно с целью соединения с группой Попеля, однако враг, вводя в бой все имевшиеся части и подразделения 16-й танковой дивизии вплоть до шоферов, связистов и писарей, не позволял советским войскам соединиться.

Ожесточенные бои в районе Дубно происходили 29 и 30 июня. Противник продолжал подтягивать сюда не принимавшие еще участия в боях на советско-германском фронте соединения. В районе Дубно действовали 44, 75 и 111-я пехотные, 16-я моторизованная, 16-я танковая дивизии. Сюда подтягивались 225-я пехотная и 14-я танковая дивизии.

Так как основные силы вражеской группировки были скованы в районе Дубно, 11-я немецкая танковая дивизия находилась в районе Острог одна и была вынуждена отражать ожесточенные контратаки группы советских войск под командованием генерал-лейтенанта Лукина М. Ф. Вместе с наземными войсками активное участие в уничтожении гитлеровских танков в районе Острог принимали авиационные части. По признанию противника, советская авиация имела в этом районе абсолютное господство в воздухе и бомбардировала вражеские танки с бреющего полета, нанося тем самым большие потери врагу.

Но и положение 8-го механизированного корпуса, расчлененного на две группы, продолжало осложняться. К исходу 29 июня противник развернул против группы генерала Рябышева дополнительно 57-ю и 75-ю пехотные дивизии, вследствие чего на соединение корпуса в районе Дубно надежды уменьшились. Оценив сложившуюся обстановку, генерал Кирпонос вновь потребовал от 19-го механизированного и 36-го стрелкового корпусов организовать наступление по сходящимся направлениям на Дубно и установить связь с 8-м механизированным корпусом. 29 июня соединения этих корпусов перешли в наступление.

Удар 36-го корпуса пришелся по боевой группе 16-й танковой дивизии, которая должна была наступать через Верба в восточном направлении. Понеся большие потери, эта группа бежала с поля боя. В ночь на 30 июня она была вновь атакована советскими стрелковыми частями, но на этот раз, усиленная подтянутыми сюда пехотными соединениями, выстояла. Активно начал боевые действия и 19-й механизированный корпус, но вскоре был остановлен ожесточенно сражавшимся врагом. Несмотря на значительные успехи, соединиться с войсками 8-го механизированного корпуса частям 19-го механизированного и 36-го стрелкового корпусов и на этот раз не удалось.

Вследствие того что в действиях советских войск был вскрыт целый ряд существенных недостатков. Военный совет Юго-Западного фронта 29 июня отдал специальную директиву об устранении их. В ней указывалось, что войска плохо организуют разведку, в результате чего не знают, какой противник наступает. Отмечалось также, что слабое обеспечение стыков и флангов позволяет врагу просачиваться в них. Для управления боем, констатировалось в директиве, плохо использовалось радио. Так, например, 36-й стрелковый, 8-й и 19-й механизированные корпуса не имели радиосвязи во время наступления в районе Дубно. Вместе с тем отмечалась и недостаточная организация взаимодействия родов войск в ходе наступления, особенно между пехотой и артиллерией. В 146-й стрелковой и 14-й кавалерийской дивизиях при организации наступления западнее Кременец дивизионная и полковая артиллерия находилась на огневых позициях в 6–7 км от наступающих войск, ведя огонь по противнику на пределе. Указывалось также и на то, что боевые порядки при наступлении не выдерживаются, войска наступают скученно, при отсутствии должного сочетания огня и движения.

Требованиями этой директивы войска Юго-Западного фронта руководствовались в последующие дни боев. Более организованно действовали они 30 июня, хотя враг и сосредоточил большое количество танковых, моторизованных и пехотных соединений в районах Дубно и Острог. Упорные бои в этих районах не прекращались весь день. Несмотря на численное превосходство противника в силах и средствах, добиться сколько-нибудь существенных успехов ему не удалось. Немецко-фашистские соединения понесли большие потери, но продвинуться вперед не смогли. 1 июля группа Попеля неоднократно предпринимала попытки прорваться из Дубно в юго-западном направлении, чтобы соединиться с главными силами корпуса. Однако войска 16-й немецкой танковой дивизии не позволили сделать этого, и 2 июля бригадный комиссар Попель, потеряв связь с генералом Рябышевым, решил пробиваться на восток.

Но сражение в районах Ровно, Дубно, Броды все еще продолжалось. 29 июня Военный совет Юго-Западного фронта вновь потребовал разгромить подвижную группу противника. Соединениям 5-й армии было приказано 1 июля из района Цумань, Клевань нанести удар на юг с целью отрезать от своих баз и войск подвижную группу противника, перешедшую р. Горынь у Ровно, и ликвидировать прорыв. Во исполнение этого приказа 27-й стрелковый, 22-й и 9-й механизированные корпуса 1 июля нанесли удар между Ровно и Луцком, прорвались из лесов около Клевань и, наступая на юг, достигли линии Мошков Борбин (30 км южнее Клевань). Успешно действовали в ходе наступления соединения 22-го механизированного корпуса, которыми командовал генерал-майор Кондрусев С. М… Враг был вынужден на вышеуказанном рубеже развертывать крупные силы, которые должны были задержать прорыв советских частей. Нашим войскам противостояли здесь соединения 3-го моторизованного и 29-го армейского корпусов. 1 июля Гальдер отмечал, что «довольно глубокое вклинение русских пехотных соединении из района Пинских болот во фланг 1-й танковой группы в общем направлении на Дубно… сковывает находящиеся в этом районе пехотные дивизии». Но здесь были скованы не только пехотные, но также танковые и моторизованные дивизии противника, 13-я танковая и 25-я моторизованная дивизии 3-го моторизованного корпуса вели бои с советскими войсками западнее Ровно. Для действий против наших частей генерал Клейст ввел через Луцк полк дивизии СС «Адольф Гитлер», 16-я танковая дивизия со 2 июля также перебрасывалась из Дубно в направлении на Ровно, чтобы отразить натиск советских войск. Всего противник подтянул в этот район дополнительно семь дивизий. Сосредоточив подавляющее превосходство в силах и средствах, врагу удалось сломить сопротивление наших танковых частей. Действия противника облегчались тем, что советские войска ощущали большой недостаток в горючем и боеприпасах, подвоз которых осуществлялся нерегулярно. Не был также организован и ремонт танков. Например, в период с 22 июня по 1 июля в 22-м механизированном корпусе из 119 потерянных танков 58 танков, что составляло 50 % всех потерь, было подорвано своими танкистами во время отхода из-за невозможности отремонтировать их в пути. Вследствие вышеуказанных причин советские войска были вынуждены в начале июля прекратить танковые бои в районах Ровно, Дубно, Броды.

Приграничное сражение на житомирско-киевском направлении продолжалось 11 суток. В течение этого времени советские войска, героически защищая свои города и села, оказывали упорное сопротивление противнику. Это вынуждены признать и наши враги. Так, например, бывший гитлеровский генерал Бутлар пишет: «После некоторых начальных успехов войска группы армий натолкнулись на значительные силы противника, оборонявшегося на подготовленных заранее позициях, которые кое-где имели даже бетонированные огневые точки. В борьбе за эти позиции противник ввел в бой крупные танковые силы и нанес ряд контрударов по наступавшим немецким войскам. После ожесточенных боев, длившихся несколько дней, немцам удалось прорвать сильно укрепленную оборону противника западнее линии Львов - Рава-Русская…»

В итоге невиданного грандиозного танкового сражения, происходившего в районах Луцк, Ровно, Дубно, Броды в период с 25 июня по 2 июля, 1-я танковая группа и 6-я армия, наступавшие на направлении главного удара группы армий «Юг», понесли значительные потери и их наступление было остановлено на 8 дней. Несмотря на то что советским подвижным соединениям не удалось полностью разгромить ударную группировку врага, их контрудар имел большое значение. Вражеские войска не только понесли большие потери, но и не смогли, как планировалось, окружить советские соединения в львовском выступе. Этот контрудар оказал решающее влияние на последующие бои, развернувшиеся на житомирско-киевском направлении.

2. Боевые действия войск Юго-Западного фронта на киевском направлении

Положение войск Юго-Западного фронта в начале июля 1941 г. продолжало оставаться тяжелым. Советские соединения, так же как и противник, понесли большие потери. Немецко-фашистские войска, подтянув свежие силы, возобновили наступление на житомирско-киевском направлении. Вследствие этого наши части, ведя ожесточенные арьергардные бои, были вынуждены отходить.

Стремясь прорвать оборону советских войск, захватить Киев с ходу и развить наступление вдоль Днепра, немецко-фашистское командование решило организовать наступление на двух участках: «На севере, где следует нанести главный удар на Новоград-Волынский, Житомир, и на юге - в районе Староконстантинов, где должна действовать другая, менее сильная, но также приспособленная для прорыва ударная группа».

Вскрыв намерения вражеского командования. Военный совет Юго-Западного фронта отдал войскам приказ на организацию обороны в Остропольском укрепленном районе и на рубеже Староконстантинов - Базалия - Вишневец. 1-й воздушнодесантной бригаде было приказано не позднее 28 июня занять и упорно оборонять Остропольский укрепленный район. В целях воспрещения возможного распространения противника в тыл основной группировке войск Юго-Западного фронта 24-му механизированному корпусу, 2, 3 и 4-й противотанковым артиллерийским бригадам приказывалось в течение ночи на 28 июня создать противотанковый рубеж на фронте Староконстантинов - Базалия - Вишневец фронтом на север.

Особое значение Военный совет фронта придавал устройству различного рода противотанковых заграждений. Начальнику инженерного управления фронта генерал-майору инженерных войск Ильину-Миткевичу А. Ф. было приказано использовать инженерные части главным образом на устройстве минно-взрывных заграждений, на минирование мостов и подрыв их в случае вынужденного отхода. Для этой цели из складов фронта в войска было отправлено 200 тонн взрывчатых веществ и 100 тыс. противотанковых мин.

В то время когда шли упорные бои на житомирском направлении, советские соединения, развернувшиеся на рубеже Дрогобыч - Станислав - Черновцы, не подвергались сильным ударам противника и находились в стороне от участка решающих событий. Между тем вражеские войска, наступая севернее, могли выйти им в тыл и отрезать пути отхода на восток. Чтобы не допустить этого, Ставка Главного Командования 30 июня приняла решение отвести войска Юго-Западного и правого крыла Южного фронтов на рубеж Симоновичи - Белокоровичи Новоград-Волынский - Шепетовка - Хмельницкий (Проскуров) - Каменец-Подольский. При этом линия фронта сокращалась с 1400 до 900 км. Юго-Западный фронт должен был обороняться в полосе шириной около 400 км (от р. Принять до Каменец-Подольского), а Южный - в полосе до 500 км (от Каменец-Подольского до устья Дуная). Этот рубеж проходил недалеко от старой советско-польской границы. Вдоль него были построены укрепления долговременного типа. Сокращая линию фронта и уплотняя в связи с этим боевые порядки войск, советское командование рассчитывало создать устойчивую оборону на заблаговременно подготовленном рубеже и стабилизировать на этом направлении фронт. В директиве Ставки войскам Юго-Западного и Южного фронтов указывалась организация отхода. Ставка предлагала отвести войска сначала на промежуточные рубежи и лишь потом организованно отойти на основной рубеж. Отход войск было предложено прикрывать отрядами заграждения, которые должны были разрушать дороги, средства связи, мосты и создавать противотанковые заграждения.

Военный совет Юго-Западного фронта, согласно директиве Ставки Главного Командования, приказал войскам к 9 июля отойти на рубеж Коростень Новоград-Волынский - Шепетовка - Староконстантинов и Проскуров, где, опираясь на укрепленные районы, организовать упорную оборону. Для борьбы с танками противника предлагалось использовать в первую очередь артиллерийские, минно-взрывные и зажигательные средства. Прежде чем отходить на этот рубеж, войска должны были отводиться на промежуточный рубеж Сарны - р. Случь - Острог - Чертков - Коломыя - Бергомет, который надлежало удерживать до 6 июля.

Отход войск на новые рубежи осуществлялся в основном согласно принятому решению и был проведен в целом организованно. Трудности при отводе пришлось преодолевать лишь на житомирско-киевском направлении, где наступали главные силы 1-й танковой группы и 6-й армии. На этом направлении на рубеже р. Горынь до 2 июля успешно сдерживали натиск соединений 3-го и 48-го моторизованных корпусов 19-й механизированный корпус и группа генерал-лейтенанта Лукина (213-я и 109-я моторизованные дивизии). Советские воины храбро и самоотверженно отстаивали обороняемые ими рубежи. Проявляя смелость, инициативу и сметку, они наносили большие потери врагу. Оборона этих соединений успешно сочеталась с контрударами, по-прежнему наносившимися войсками 5-й армии с рубежа Ставек-Клевань в южном направлении.

Сосредоточив в районе Острог крупные силы танков, войска 1-й танковой группы при поддержке бомбардировочной авиации форсировали р. Горынь. Установив, что советские войска отходят на новый рубеж и оказывают сопротивление лишь сильными арьергардами, вражеское командование приказало своим соединениям ускорить наступление, чтобы не дать возможности советским войскам организованно занять оборону на тыловом рубеже. Однако наши соединения срывали намерения противника, сочетая отход с контратаками. Например, 3 июля они контратаковали войска 16-й танковой дивизии в районе Ямполь, вследствие чего вражеские части были временно задержаны. На следующий день генерал Клейст сосредоточил 48-й моторизованный корпус на шепетовском направлении и потребовал немедленного преследования отступающих войск. Впереди следовала 11-я танковая дивизия, которая в середине дня сломила сопротивление наших арьергардных частей и с ходу ворвалась в Шепетовку. Генерал Кирпонос срочно направил в этот район несколько танковых и стрелковых частей. Восточнее Шепетовки 4 и 5 июля развернулись упорные бои, но остановить врага не удалось.

Ожесточенные бои происходили в эти дни и в районе Изяславль, где занимали оборону войска 36-го стрелкового корпуса. Вечером 4 июля в город ворвались части 16-й немецкой моторизованной дивизии, но, как отмечает само вражеское командование, «…были разбиты сильным противником (т. е. советскими войсками - прим. авт.), засевшим в домах, и, понеся большие потери, вынуждены были оставить его». Всюду, где наши войска переходили в контратаки, противник не выдерживал стремительного штыкового удара и в панике отходил, бросая оружие, снаряжение и боевую технику.

Несмотря на отдельные успехи, положение войск Юго-Западного фронта, действовавших на житомирско-киевском направлении, продолжало осложняться. В районе Шепетовка наши части, атакованные превосходящими по численности силами противника, были вынуждены оставить оборонительные позиции и вновь отойти на несколько километров на восток.

Но наступление группы армий «Юг» развивалось не так, как этого желали фашистские стратеги. В ставке Гитлера и в штабе Браухича ломали головы над тем, как организовать удары, чтобы достичь запланированных целей. Усилия группы армий «Юг» по-прежнему концентрировались на киевском направлении. Подтянув свежие силы, фельдмаршал Рундштедт приказал своим войскам нанести неожиданный удар по «линии Сталина» (так гитлеровцы называли рубеж укрепленных районов, проходивший по старой советско-польской границе), прорвать ее в короткие сроки, стремительно выйти к Киеву, овладеть городом и форсировать р. Днепр. Удар должен был наноситься в узкой полосе местности (около 50–70 км) на житомирско-киевском направлении. Согласно этому приказу войска группы Клейста и армии Рейхенау с утра 5 июля возобновили наступление с рубежа западнее Новоград-Волынский-Шепетовка. Под давлением численно превосходившей группировки противника наши части были вынуждены отходить. В процессе отхода между войсками 5-й и 6-й армий образовался разрыв, в который устремились главные силы 1-й танковой группы. С целью закрытия этой бреши в район Острог был переброшен 7-й стрелковый корпус, прибывший из Южного фронта. Однако двум дивизиям этого корпуса не удалось остановить два моторизованных корпуса противника, в результате чего немцы прорвались к Новоград-Волынскому, где и были остановлены заблаговременно развернутыми частями. В Новоград-Волынском укрепленном районе вначале было несколько пулеметных подразделений. Затем там развернулись части 206-й стрелковой дивизии 7-го стрелкового корпуса и 305-й артиллерийский полк РГК.

Чтобы сломить сопротивление советских войск, авиация противника в течение ночи с 5 на 6 июля усиленно бомбила Новоград-Волынский, Бердичев и Житомир. Но и это не помогло. Советские воины стойко удерживали занимаемые позиции в районе Новоград-Волынский. Гитлеровцы пытались ночью прорваться на восток, но героическими действиями наших войск все вражеские атаки были отбиты. В это время советские летчики успешно наносили сосредоточенные удары по танкам противника, помогая тем самым наземным частям удерживать занимаемые ими рубежи.

Напряженные бои с немецкими танковыми и моторизованными соединениями на новоград-волынском направлении продолжались с неослабевающей силой и в последующие дни. Советские войска с большим упорством отражали наступление крупных танковых группировок. При поддержке артиллерии, танков и авиации соединения 5-й армии нанесли ряд сильных контрударов, задержав продвижение врага.

Не имела успеха в эти дни и южная группировка противника, действовавшая в районе Староконстантинова. Встретив упорное сопротивление советских частей, занявших долговременные оборонительные сооружения в районе Любар, 48-й моторизованный корпус перенес удар севернее и к исходу 7 июля ворвался в Бердичев. С целью срыва наступления вражеских танков в район Бердичев была переброшена 8 июля из Острополя 3-я противотанковая бригада, которая оборудовала противотанковый рубеж южнее города. Вместе с тем Военный совет фронта решил не только остановить, но и разгромить прорвавшуюся в Берднчев группировку противника силами 22-го и 15-го механизированных корпусов. Однако 22-й механизированный корпус организовать наступление не смог, потому что в нем на 7 июля оставалось лишь 20 легких танков и 14 орудий разных калибров. Поэтому 7 и 8 июля с юга наносили контрудар в направлении Бердичева лишь также сильно ослабленные соединения 15-го механизированного корпуса, в то время как другие соединения 6-й армии наносили удары в районах Староконстантинов и Вербовка. В целях срыва наступления наших частей немецкая авиация беспрерывно совершала по ним массированные налеты. Но это не остановило советских войск, они продолжали наступление. Контрудары войск нашей 6-й армии поддерживались танками, артиллерией и авиацией. Бомбардировочная авиация бомбила танковые колонны и аэродромы противника. По признанию врага, он имел в эти дни большие потери в танках и самолетах. Взаимно помогая друг другу, успешно дрались с противником советские пехотинцы, артиллеристы и танкисты. После того как артиллеристы быстро подавляли вражеские огневые точки, танковые части стремительным броском обрушивались на врага. Попадая в окружение вражеских танков, наши танки Т-34 и КВ метким орудийным огнем расстреливали их, а затем советские танкисты, пуская на предельную скорость свои машины, сокрушительным лобовым ударом опрокидывали недобитые гитлеровские танки.

Продвинувшись на несколько километров в северном направлении, войска 6-й армии задержали наступление противника и нанесли ему значительные потери. «Путь наступления, - отмечало командование 48-го моторизованного корпуса, прерван, передовые подразделения отрезаны от баз снабжения, положение критическое». К этому участку фронта врагом были подтянуты крупные силы и организовано огневое окаймление силами 16-й танковой дивизии. Вследствие этого советские войска к исходу 7 июля были вынуждены прекратить наступление.

В то время когда войска 6-й армии вели бои в районах Бердичев и Староконстантинов, войска 5-й армии под прикрытием арьергардных частей и отрядов заграждения основными силами отходили в Коростеньский укрепленный район. Сохранив боеспособность, соединения этой армии к 9 июля заняли главную полосу укрепленного района. Новоград-Волынский укрепленный район в это время оборонялся пулеметными частями постоянного гарнизона, подразделениями 5-й противотанковой бригады и сильно ослабленными в предыдущих боях частями 228-й, 206-й стрелковых и 109-й моторизованной дивизий 5-й армии под общим командованием полковника Бланка М. И.

Сосредоточив сильную группировку войск на узком участке фронта, противник при поддержке бомбардировочной авиации 8 июля прорвал Новоград-Волынский укрепленный район и устремился к Житомиру. Несмотря на контратаки войск 5-й армии, врагу удалось развить наступление. 10 июля 13-я танковая дивизия 3-го моторизованного корпуса овладела Житомиром. Добившись успеха на этом направлении, гитлеровцы рассчитывали захватить Киев с ходу. 11 июля вражеские передовые части, рвавшиеся к Киеву, подошли к рубежу р. Ирпень, на котором были остановлены советскими войсками, занявшими заблаговременно построенные оборонительные сооружения. Наличие этих сооружений, находившихся на удалении от Киева в 25–30 км, позволило войскам надежно прикрыть важный экономический и политический центр страны. На рубеже р. Ирпень были развернуты части Киевского укрепленного района и 147-й стрелковой дивизии. На ближних подступах к Киеву сосредоточивались соединения 2-го воздушно-десантного корпуса.

В целях оказания помощи войскам, оборонявшим Киев, Центральный Комитет Коммунистической партии Украины, во главе которого стоял выдающийся деятель Коммунистической партии и Советского государства Н. С. Хрущев, обратился к трудящимся с призывом взяться за оружие и встать на защиту родного города. Трудящиеся Киева во главе с коммунистами шли в полки народного ополчения и истребительные отряды, строили оборонительные рубежи, изготавливали различные виды вооружения из местных средств. Перед Киевским укрепленным районом и на флангах было устроено большое количество противотанковых заграждений. Для минирования подступов к оборонительным сооружениям из Москвы в Киев самолетами было доставлено 100 тонн взрывчатых веществ и 50 тыс. противотанковых и противопехотных мин. Кроме устройства минно-взрывных заграждений перед всем фронтом укрепленного района отрывался противотанковый ров. Оставленные в заграждениях проходы были подготовлены к минированию и закрытию металлическими ежами. Наряду с минами в качестве противопехотных заграждений применялись проволочные и электризуемые препятствия. Для борьбы с танками противника из инженерных частей были созданы отряды истребителей танков, которые были оснащены противотанковыми минами, гранатами и бутылками с горючей смесью. Особенно активно и умело действовали эти отряды под командованием офицера инженерного управления фронта майора Винского А. А. На рубеже р. Ирнень они уничтожили большое количество танков и другой техники противника.

В результате совместных усилий войск и гражданского населения столица Украины в короткий срок была превращена в неприступную крепость. На подступах к городу в течение длительного времени шли напряженные бои. Разъяренный враг бросал крупные силы, чтобы овладеть городом. Однако все его попытки овладеть Киевом с ходу были отражены советскими войсками. Важную роль в срыве вражеских атак сыграла артиллерия, управление которой было централизовано. Противотанковая артиллерия, как правило, вела огонь прямой наводкой, в то время как артиллерия крупных калибров занимала закрытые огневые позиции и вела борьбу с вражеской артиллерией. Для борьбы с танками противника успешно применялись заготавливавшиеся на месте бутылки с горючей смесью и связки ручных гранат. Несмотря на ожесточенные атаки крупных сил, врагу так и не удалось прорвать оборону советских войск.

Учитывая неблагоприятно складывавшуюся обстановку на киевском направлении, Ставка Главного Командования еще 7 июля приказала командующему фронтом отвести главные силы 5-й армии в район Коростень и прочно занять ими заблаговременно построенные оборонительные сооружения. Остальные армии фронта к утру 9 июля было приказано отвести также на заблаговременно построенные укрепления на рубеже Новоград-Волынский, Острополь и Летичев. Ставка указывала на необходимость прикрытия промежутков между укреплениями полевыми оборонительными сооружениями, а также противотанковыми и противопехотными заграждениями, прикрытыми противотанковым огнем. На усиление укрепленных районов передавались артиллерийские части РГК. В Коростеньский укрепленный район были переброшены 331-й гаубичный артиллерийский полк РГК и 316-й отдельный артиллерийский дивизион особой мощности, а в Остропольский укрепленный район - 330-й гаубичный артиллерийский полк РГК. Коменданту Новоград-Волынского укрепленного района кроме 305-го пушечного артиллерийского полка РГК были подчинены 34-й и 315-й отдельные артиллерийские дивизионы особой мощности РГК. На усиление Летичевского укрепленного района были приданы 168-й и 324-й гаубичные артиллерийские полки большой мощности РГК и 245-й отдельный артиллерийский дивизион особой мощности. Проведение этих мероприятий в жизнь позволило соединениям Юго-Западного фронта в последующие дни оказать упорное сопротивление немецко-фашистским войскам.

9 июля они вели ожесточенные бои с врагом на рубеже Симоновичи Белокоровичи - западнее Киева - Бердичев - Острополь - Проскуров - севернее Каменец-Подольского. Ставка приказала генералу Кирпоносу упорно оборонять этот рубеж и нанести мощные контрудары из районов Коростень и Бердичев по сходящимся направлениям на Житомир с целью разгрома вклинившейся вражеской группировки. Для этой цели фронт был усилен резервами. Во исполнение приказа Ставки командующий фронтом 9 июля приказал генералу Потапову, прикрывшись с востока Коростеньским укрепленным районом, силами 31-го стрелкового, 9-го и 22-го механизированных корпусов нанести контрудар в направлении Новоград-Волынский и южнее. Генералу Музыченко было приказано, удерживая южную часть Новоград-Волынского укрепленного района, нанести удар силами 49-го стрелкового корпуса из района Любар в северном направлении.

В тот же день войска 5-й армии перешли в наступление. В результате этого немецкие части и соединения, находившиеся севернее житомирского шоссе, были отброшены с занимаемых позиций и понесли большие потери. Войска 9-го и 22-го механизированных корпусов на следующий день подошли вплотную к Новоград-Волынскому и перерезали шоссе, идущее на Житомир, Киев, создав угрозу выхода в тыл вражеских войск, прорвавшихся к р. Ирпень.

С целью срыва нашего наступления враг бросил крупные силы танков и авиации. Вследствие этого ему удалось остановить продвижение советских частей, а затем и потеснить их. И несмотря на то что противник вновь занял шоссе, он не мог, по существу, использовать этот важный маршрут в период с 10 по 17 июля, т. е. во все дни, пока войска 5-й армии наносили контрудары в южном направлении.

Угрожающее положение, созданное соединениями 5-й армии по отношению к левому флангу и тылу группы Клейста, вынудило фельдмаршала Рундштедта вводить в районе Новоград-Волынский новые части 6-й армии и 3-го моторизованного корпуса 1-й танковой группы. На это направление, как отмечал Гальдер 6 июля, были направлены также крупные резервы главного командования сухопутных войск. Таким образом, войска 5-й армии упорной обороной на Коростеньском укрепленном районе и постоянной угрозой флангу и тылу ударной группировки противника не позволили врагу сосредоточить усилия для захвата Киева с запада и обхода его с северо-запада, как намеревалось поступить командование группы армий «Юг» в случае неудачи овладения городом с фронта.

Мощные контрудары наносили в эти дни в районе Бердичева и войска 6-й армии, усиленные свежими частями и соединениями (16-й механизированный корпус). Вследствие этого противник, наступавший там, был не только остановлен, но местами отброшен назад.

Убедившись в бесплодности атак на киевском направлении, гитлеровское командование с 10 июля стало поворачивать основные силы группы армий «Юг» на юго-восток. Оно рассчитывало ударом на этом направлении отрезать войска 6, 26 и 12-й армий от Днепра, а затем и разгромить их. Поэтому бои в районах Бердичев и Фастов в период с 10 по 15 июля приняли исключительно ожесточенный и напряженный характер, 15-й и 16-й механизированные корпуса 10 июля нанесли сильные удары южнее Бердичева по войскам 11-й и 16-й танковых дивизий противника. Советские части вышли в район Холодки (северо-западнее Бердичева) и разгромили штаб 11-й танковой дивизии. Главные силы этой дивизии были окружены нашими частями. Тогда генерал Клейст на помощь им бросил 60-ю моторизованную дивизию. Несмотря на это, как отмечало командование 48-го моторизованного корпуса, положение 11-й танковой дивизии к ночи еще более ухудшилось. В связи с этим в район Бердичев были переброшены дополнительные силы с других участков фронта.

С утра следующего дня войска 6-й армии по решению Военного совета фронта нанесли сильный удар по войскам 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий в районе Краснополь. Разгорелся ожесточенный бой. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление нашим атакующим частям. Высота юго-восточнее Краснополя несколько раз переходила из рук в руки. Для усиления своих войск вражеское командование бросило сюда 75-ю пехотную дивизию. Так как соотношение сил резко изменилось в пользу противника, развить достигнутый успех советским войскам не удалось.

Упорные бои 12 июля продолжались и в Бердичеве, куда генерал Клейст дополнительно перебросил 60-ю моторизованную дивизию. В связи с наступлением войск 15-го и 16-го механизированных корпусов, 11-я танковая и 60-я моторизованная немецкие дивизии были вынуждены перейти к обороне, чтобы удержать город и отразить сильные атаки наших частей. Советские войска нанесли противнику в этом районе большой урон. Командир 48-го моторизованного корпуса неоднократно докладывал командующему 1-й танковой группой о тяжелом положении корпуса и указывал на невозможность дальнейшего наступления на восток. Однако пока шли эти переговоры, наши войска во второй половине дня 12 июля усилили натиск на вражеские части, оборонявшие Бердичев. «Ввиду новых крупных атак противника при поддержке танков и артиллерии, - отмечало немецко-фашистское командование, - к вечеру положение дивизии на севере и юго-востоке от Бердичева снова стало критическим». Для удержания города в своих руках немцы бросили все имевшиеся у них в распоряжении силы. Советская артиллерия успешно вела огонь по артиллерийским позициям противника. Поздно вечером наши танковые части начали наступление на Бердичев с севера и северо-востока. Немецко-фашистское командование приняло решение удерживать Бердичев силами 11-й танковой дивизии, в то время как три другие дивизии (16-ю танковую, 16-ю и 60-ю моторизованные) направить юго-восточнее Бердичева с целью разгрома советских войск, действовавших в этом районе.

После этого генерал Клейст решил силами 48-го моторизованного корпуса предпринять наступление на район южнее Сквира, а силами введенного в сражение 14-го моторизованного корпуса - непосредственно на Сквира.

В связи с тем что наши войска продолжали громить 11-ю танковую дивизию, генерал-фельдмаршал Рундштедт направил в район Бердичева пикирующие бомбардировщики. При поддержке авиации противник намеревался с утра 14 июля нанести удар в восточном направлении частями 11-й танковой дивизии, смененной в Бердичеве пехотными дивизиями. Однако подготовка ее к наступлению, вследствие сильного артиллерийского огня советских войск, затянулась. Усиленную деятельность в этот день проявляла и наша авиация, наносившая бомбовые удары по скоплениям вражеских войск на маршрутах следования. Наступление 11-й танковой дивизии 14 июля так и не состоялось.

Если в районе Бердичева советские войска успешно громили противника, то в районе Сквира им не удалось сдержать натиск гитлеровцев. К исходу 14 июля 9-й танковой дивизии 14-го моторизованного корпуса, наступавшей из района Житомир на юго-восток, удалось захватить Сквира. Под угрозой окружения с востока советские войска были вынуждены снять с фронта восточнее Бердичева свои силы и отвести их через Казатин и Ружин на юго-восток. 15 июля наступление советских войск в районе Бердичев прекратилось.

Несмотря на то что войскам Юго-Западного фронта не удалось окружить и разгромить вклинившуюся ударную группировку противника, они нанесли ей большие потери и на несколько дней задержали ее продвижение в глубь Правобережной Украины. На ближних подступах к Киеву, до смены его пехотными соединениями 6-й армии, был скован 3-й моторизованный корпус, в районе Фастов - 14-й моторизованный корпус и в районе Бердичев- 48-й моторизованный корпус, т. е. все соединения танковой группы Клейста были втянуты в затяжные бои. Они несли большие потери и в течение нескольких дней топтались на месте. В середине июля немецко-фашистские войска, действовавшие в полосе Юго-Западного фронта, были не только временно остановлены, но и вынуждены на отдельных участках фронта отражать мощные контрудары советских войск.

Задержка войск 6-й армии и 1-й танковой группы в районах Новоград-Волынский, Житомир и Бердичев позволила Военному совету Юго-Западного фронта выиграть время для усиления обороны на подступах к Киеву и в самом городе, укрепить положение 5-й армии в Коростеньском укрепленном районе, выдвинуть для прикрытия стыка между Коростеньским и Киевским укрепленными районами 27-й стрелковый корпус и вывести из-под флангового удара войска 6, 26 и 12-й армий.

Несколько раз немецко-фашистские войска, наступавшие на житомирско-киевском направлении, прорывались вперед и нависали с севера над соединениями этих армий. Во взаимодействии с 11-й немецкой и 3-й румынской армиями они намеревались окружить и уничтожить советские части. Но этого им не удалось сделать. Командование Юго-Западным фронтом своевременно разгадывало замыслы противника и отводило свои войска на новые рубежи, ликвидировав тем самым угрозу окружения. Необходимо отметить, что войска Юго-Западного фронта в первые дни войны вели оборону более организованно, чем соединение Северо-Западного и Западного фронтов. Ведя упорную оборону, они совершали вынужденный отход, как правило, только по приказу Ставки Главного Командования.

Вообще в начале войны на юго-западном направлении противнику, несмотря на большое желание и неоднократные попытки, так нигде и не удалось окружить наши войска. Об этом свидетельствуют и сами гитлеровские генералы. Так, вышеупоминавшийся уже генерал Бутлар пишет: «Ведя тяжелые кровопролитные бои, войска группы армий „Юг“ могли наносить противнику лишь фронтальные удары и теснить его на восток. Моторизованным немецким соединениям ни разу не удалось выйти на оперативный простор или обойти противника, не говоря уже об окружении сколько-нибудь значительных сил русских».

3. Боевые действия войск Южного фронта

На южном участке советско-германского фронта (от Карпат до Черного моря) крупного наступления в июне месяце противник не вел, так как главнокомандование сухопутных войск к этому времени еще не приняло окончательного решения о сроках ввода в сражение главных сил 11-й немецкой, 3-й и 4-й румынских армий. К тому же немецко-фашистское командование рассчитывало, что советские войска без боя очистят всю территорию между рр. Днестр и Прут. Но из этого вовсе не следует, что на южном крыле советско-германского фронта гитлеровские войска не предпринимали попыток наступать. Штурмовые группы 11-й немецкой армии уже в первый день войны стремились захватить в нескольких местах мосты через р. Прут, переправиться по ним на северный берег и развить наступление на северо-восток. Однако враг жестоко просчитался.

В районе восточнее Яссы вражеские соединения утром 22 июня после сильной артиллерийской подготовки при поддержке и под прикрытием авиации приступили к форсированию р. Прут. Первыми открыли ответный огонь по врагу пограничники. Вскоре на помощь им подоспело подразделение 176-й стрелковой дивизии под командованием лейтенанта Ильященко, которое, быстро окопавшись и замаскировавшись, заняло оборону. Несколько лодок вражеского десанта достигли нашего берега. Выскочив из лодок, захватчики бросились на советских воинов, которые встретили их мощным сосредоточенным огнем. Первая атака была отражена. Но вражеское командование подтягивало свежие силы. Вместе с тем и число наших бойцов непрерывно увеличивалось. Напряжение боя возрастало. На поле боя лежало много убитых и раненых. Противник не выдержал натиска советских солдат. Вскоре остатки вражеских подразделений были сброшены с левого берега реки.

Так же успешно действовали советские воины и на других участках. В первый день войны героически сражались с воздушным противником авиационные части 9-й армии. За день напряженных воздушных боев они сбили 18 вражеских самолетов.

В июне противник еще несколько раз предпринимал попытки форсировать р. Прут и захватить плацдарм. Но так как советские воины были начеку, то почти все попытки были безрезультатными. Так, например, в первой половине дня 25 июня вражеские части несколько раз пытались форсировать Прут, но все их усилия были сорваны героически дравшимися с врагом советскими стрелковыми подразделениями. Не достигнув цели, противник начал готовить к переправе другие части пехоты, артиллерии и танков. Вскрыв его намерения, командование 9-й армии также решило подтянуть к берегу дополнительные силы и средства. Среди других подразделений был и артиллерийский дивизион под командованием капитана Манзия. Прибыв в указанный им район, артиллеристы быстро развернулись, оборудовали огневые позиции и приготовились к ведению огня. По указанию командира дивизиона расчеты выждали, пока противник сосредоточивался у намеченного участка переправы. Как только началось форсирование, они открыли уничтожающий огонь по врагу. Советские артиллеристы уничтожили вражеские десанты на трех пунктах переправ и подбили шесть орудий. Противник понес большие потери. Очередная попытка вражеских войск переправиться на левый берег была сорвана.

Упорные бои с врагом в июне вели части 35-го стрелкового корпуса, которым командовал комбриг Дашичев И. Ф., 176-я стрелковая дивизия, 11-я и 16-я танковые дивизии 2-го механизированного корпуса. В этих боях советские войска проявили высокое боевое мастерство, находчивость и мужество. Во время ночного боя в танк старшины Ишко, прорвавшийся в расположение противника, попал снаряд. Вследствие этого бак с горючим взорвался и машина загорелась. Командир танка и башенный стрелок Доброхотов, сняв с машины вооружение, открыли по врагу меткий огонь. После ожесточенной перестрелки танкистам под прикрытием темноты удалось уйти от наседавших на них гитлеровцев. На рассвете они вернулись в свое подразделение.

24 июня вражеским войскам удалось захватить железнодорожный мост в районе Фелчиул и оборудовать на подступах к нему предмостное укрепление. Начальник штаба 9-й армии генерал-майор Захаров М. В. поставил задачу командиру 9-й кавалерийской дивизии ликвидировать вражеское предмостное укрепление, а мост взорвать. Для выполнения этой ответственной боевой задачи была создана специальная группа под командованием заместителя командира 9-й кавалерийской дивизии полковника Осликовского Н. С. В состав группы вошли 2-й и 3-й эскадроны 72-го кавалерийского полка, которыми командовали старшие лейтенанты Нестеров и Еременко, а также подразделение 40-го отдельного саперного эскадрона под командованием старшего лейтенанта Бережного. В ночь на 25 июня группа подошла к предмостному укреплению и залегла в камышах. После короткого, но мощного артиллерийского налета, который провели артиллеристы под командованием подполковника Калошина и капитана Ерандина, советские воины бросились в атаку на вражеские позиции. Они кололи врага штыками, били прикладами и уничтожали ружейно-пулеметным огнем. В результате штурма было убито около 100 человек и четверо взято в плен. Остатки гитлеровцев в панике бежали. После этого под ураганным огнем противника, который он открыл с южного берега, саперы под прикрытием кавалеристов стали подносить взрывчатку и привязывать заряды к опорам и фермам моста. Отважно и сноровисто действовали сержант Рудченко и солдат Рябов, которые через болотистую местность, по пояс в воде, доставляли к мосту взрывчатку и принадлежности для взрывания. После укладки зарядов они же произвели подрыв моста. Врагу не удалось воспользоваться этим мостом при подготовке последующего наступления. Так советские войска отражали попытки противника переправиться через р. Прут и закрепиться на левом берегу.

Вражеская авиация в июне также пыталась вести активные действия, нанося бомбовые удары по районам сосредоточения советских войск, по мостам и переправам через р. Днестр, по железнодорожным узлам и городам Жмеринка, Казатин, Винница, Одесса, Севастополь. Однако с ней вели успешную борьбу советские летчики. В период с 22 по 26 июня только полки 20-й и 21-й смешанных авиационных дивизий 9-й армии уничтожили на аэродромах и сбили в воздушных боях 71 самолет противника, потеряв при этом 23 своих.

В первые дни войны войска Южного фронта, командующим которого был назначен генерал армии Тюленев И. В., членом Военного совета - армейский комиссар 1 ранга Запорожец А. И., а начальником штаба - генерал-майор Шишенин Г. Д., одновременно с отражением частных атак противника завершали развертывание основных сил и организовали оборону. На каменец-подольском и могилев-подольском направлениях в полосе шириною до 160 км к началу июля развернулись 17-й стрелковый и 16-й механизированный корпуса 18-й армии. Бельцевское, кишиневское и одесское направления прикрывали войска 9-й армии.

На бельцевском направлении, где должны были наступать войска 11-й немецкой и 4-й румынской армий, развёртывались соединения 48-го стрелкового корпуса под командованием генерал-майора Малиновского Р. Я. Боевой порядок корпуса строился в два эшелона. Во втором эшелоне сосредоточивалась 74-я стрелковая дивизия, которая получила задачу быть в готовности контратаковать противника в северо-западном и юго-западном направлениях. 2-й механизированный корпус, которым командовал генерал-майор Новосельский Ю. В., сосредоточивался в лесу северо-западнее Кишинева. Этот корпус получил задачу подготовиться к нанесению контрудара совместно с войсками 48-го стрелкового корпуса в направлении на Бельцы. В районе Могилев-Подольский сосредоточивался 55-й стрелковый корпус, который являлся резервом командующего фронтом. Всего в составе Южного фронта, без 9-го особого стрелкового корпуса, находившегося в Крыму, насчитывалось к 25 июня 24 дивизии.

Против войск этого фронта противник развернул 7 немецких, 13 румынских дивизий, 9 румынских и 4 венгерских бригады. На направлении главного удара (стык между 18-й и 9-й армиями) вражеское командование сосредоточило 12 дивизий и 3 бригады, достигнув более чем двукратного превосходства в силах над противостоящими им советскими войсками.

Оценив сложившуюся к концу июня на юго-западном направлении обстановку, гитлеровское командование решило начать на юге более активные действия. Согласно принятому решению соединения 11-й немецкой и 3-й румынской армий должны были прорвать оборону войск Южного фронта и создать угрозу левому крылу Юго-Западного фронта. Цель этого наступления состояла в том, чтобы отвлечь значительную часть войск Юго-Западного фронта с житомирско-киевского направления, на котором вели наступление главные силы группы армий «Юг», и во взаимодействии с ними окружить части 6, 26 и 12-й армий.

1 июля вражеские соединения перешли в наступление на могилев-подольском и бельцевском направлениях. Советские войска оказали упорное сопротивление противнику, однако четыре наши дивизии, оборонявшиеся на 150-километровом фронте от Липканы до Унгены, не смогли отразить натиск противника. Форсировав Прут, немецкие войска захватили плацдармы севернее и южнее Ясс. Сосредоточив на них в течение ночи крупные силы, противник на следующий день возобновил наступление, угрожая флангу и тылу 18-й армии.

Учитывая сложившуюся обстановку как в полосе своего фронта, так и в полосе 12-й армии Юго-Западного фронта, командующий Южным фронтом 3 июля решил правофланговые части 18-й армии отвести на рубеж Хотин-Липканы. Командующему 9-й армией было приказано уничтожить переправившегося в ночь со 2 на 3 июля в районе Стефанешти противника, восстановить положение и прочно оборонять свои рубежи. Вместе с тем войскам обеих армий приказывалось привести в своих полосах в полную боевую готовность укрепленные районы.

В первых числах июля советские воины в боях с противником на р. Прут проявили замечательные образцы героизма и упорства. Например, стрелковый батальон под командованием капитана Рыбкина выдержал четырехчасовую артиллерийскую подготовку противника и после этого отбил три атаки. Вражеские войска потеряли 350 человек убитыми и были отброшены в исходное положение. В этом бою лейтенант Железняк заколол штыком семь гитлеровцев. Снайпер-красноармеец Истомин в течение одного дня уничтожил восемь вражеских солдат.

Напряженные сражения развернулись в эти дни в районе северо-западнее Кишинева. Во исполнение приказа командующего фронтом командующий 9-й армией решил разгромить вклинившиеся на бельцевском направлении войска противника силами 48-го стрелкового и 2-го механизированного корпусов. Военно-воздушным силам армии была поставлена задача прикрыть действия этих соединений, нанести бомбовые удары по войскам противника и его переправам на р. Прут. Несколько позже получил задачу на нанесение контрудара в районе северо-западнее Кишинева и 2-й кавалерийский корпус, которым командовал генерал-майор Белов П. А.

48-й стрелковый, 2-й механизированный и 2-й кавалерийский корпуса нанесли удары во фланг вражеским соединениям, наступавшим на Бельцы и северо-западнее Кишинева. Ожесточенные сражения в районе Бельцы продолжались несколько дней. Боевые действия велись как днем, так и ночью и носили весьма ожесточенный и упорный характер. Особенно активно действовали соединения 48-го стрелкового корпуса. Согласно приказу генерала Малиновского рядом последовательных ударов они сбивали вражеские части с занятых ими позиций и наносили им тяжелый урон. Проявляя подлинный героизм и самоотверженность, инициативу и сметку, свойственные нашему народу, советские войска успешно выполнили поставленную им боевую задачу.

В результате контрударов войск 9-й армии вражеские соединения, наступавшие на бельцевском направлении, понесли большие потери и былине только остановлены, но и отброшены назад.

Однако советские войска, действовавшие на могилев-подольском направлении, под воздействием превосходившего их по численности противника были вынуждены отходить в это время на восточный берег Днестра.

Упорные оборонительные бои вели в первых числах июля наши войска на черновицком направлении. Овладев городом Черновцы, вражеские соединения, сопровождаемые и поддерживаемые крупными силами авиации, устремились к Хотину, чтобы захватить имевшийся здесь понтонный мост, с ходу форсировать р. Днестр и развить наступление в северо-восточном направлении.

Командующий 18-й армией генерал-лейтенант Смирнов А. К. в докладе генералу Тюленеву указывал, что успеху отхода правого фланга 18-й армии последовательно через три водных рубежа (Серет, Прут, Днестр), имеющих крайне ограниченное количество мостов, должна содействовать мощная поддержка фронтовой авиации, а также быстрая наводка понтонных мостов через рр. Прут и Днестр, без чего отход следует считать недостаточно обеспеченным. В связи с этим командование фронта приняло меры к усилению войск 18-й армии переправочными средствами. Понтонный мост в Хотине содержал 19-й понтонно-мостовой полк, которым командовал майор Насонов М. А. Вследствие того что фронт подходил к Днестру, понтонеры не только осуществляли переправу частей 18-й армии и эвакуировавшегося гражданского населения, но и организовали совместно с 60-й горнострелковой дивизией оборону моста, оборудовав для этой цели предмостные позиции. Переправа частей 17-го стрелкового корпуса велась круглосуточно. Непрерывным потоком двигались машины, повозки и люди. Так как мост не мог в короткие сроки пропустить большое количество техники и живой силы, около него образовывалось скопление машин, артиллерии и повозок. Вражеские бомбардировщики непрерывно группами по 9-12 самолетов бомбили переправу. 3 июля мост был поврежден в двух местах, в результате чего затонуло несколько паромов. Только благодаря исключительному мужеству понтонеров к утру он был восстановлен. Однако днем 4 июля около 40 вражеских самолетов вновь произвели массированный налет на переправу. Мост был разрушен, и паромы затонули. На южном берегу осталось много орудий, машин и повозок. Тем временем противник начал вести артиллерийско-минометный огонь по участку переправы. В этих условиях было решено собрать из резервного имущества два перевозных парома и на них организовать переправу. Понтонеры продемонстрировали свое умение, хладнокровие и вместе с тем храбрость и мужество. Все эти дни люди не знали ни она ни отдыха. Особенно отличился на переправе 21-й отдельный понтонно-мостовой батальон, которым командовал капитан Овсянников. В этом батальоне было 22 коммуниста и 65 комсомольцев, которые находились на всех наиболее ответственных участках переправы. Под сильным огнем противника расчеты младших сержантов Хромова и Корыстина переправляли на паромах орудия и автомашины. Несмотря на многочисленные пробоины, катерист сержант Васильев уверенно буксировал паромы с грузами к своему берегу. Даже будучи раненым, он, быстро заделывая пробоины в катере, продолжал переправу. За мужество и отвагу, проявленные им во время переправы, сержант Васильев был награжден орденом Красного Знамени. Переправляя войска и боевую технику, понтонеры совместно с частями 18-й армии обороняли переправу до тех пор, пока не закончили переброску всех грузов на левый берег Днепра.

В связи с ухудшением обстановки на Юго-Западном фронте и отходом его войск генерал армии Тюленев 7 июля с разрешения Ставки Главного Командования приказал войскам правого крыла фронта отойти на рубеж Могилев-Подольский-Бельцы-р. Прут и организовать на нем оборону. Отход советских войск был вскрыт противником. 7 июля генерал Гальдер отмечал, что советское командование всеми средствами поспешно выводит свои войска из мешка, постепенно образовывавшегося в результате наступления 11-й и 17-й немецких армий. Однако, несмотря на то что немецко-фашистское командование установило отход наших войск, ускорить ход событий, чтобы окружить соединения 26, 12 и 18-й армий, оно было не в состоянии. Из этого, конечно, не следует, что оно не стремилось к этому. 11-я армия 7 июля форсировала р. Днестр в районе Могилев-Подольский. На усиление 130-й стрелковой дивизии, оборонявшей этот район, командующий фронтом направил мотострелковый полк 47-й танковой дивизии 18-го механизированного корпуса. Советские войска перешли в контратаку и ликвидировали вражеские плацдармы, разгромив полк «Бранденбург». В районе Кишинев в этот день вражеское командование организовало наступление против войск 2-го механизированного корпуса силами 22-й пехотной дивизии, которая, по признанию Гальдера, в первый же день боя понесла большие потери.

7 июля командующий фронтом решил создать ударную группу войск 9-й армии в составе 48-го стрелкового, 2-го механизированного и 2-го кавалерийского корпусов, которой поставил задачу совместно с 18-й армией и фронтовыми резервами уничтожить бельцевскую группировку противника. Одновременно он создал Приморскую группу в составе 25, 51 и 150-й стрелковых дивизий и отдельных частей, расположенных на побережье Черного моря. Этой группе была поставлена задача прочно прикрывать восточный берег р. Прут, северный берег р. Дунай и побережье Черного моря, не допуская высадки морских и воздушных десантов противника.

Во исполнение приказа командующего фронтом войска 48-го стрелкового, 2-го механизированного и 2-го кавалерийского корпусов наносили контрудары по врагу в течение нескольких дней. 10 июля советские соединения нанесли удар во фланг 198-й пехотной дивизии. Удар советских войск оказался для врага неожиданным. Части этой дивизии, как доносил командующий армией генерал-полковник фон Шоберт, продвинулись вперед без артиллерии и не закрепились, вследствие чего, будучи атакованы советскими войсками, понесли большие потери. Разгром 22-й и 198-й пехотных дивизий войсками 48-го стрелкового и 2-го механизированного корпусов вызвал большое беспокойство у главнокомандования сухопутных войск фашистской Германии. Генерал Гальдер направил в 11-ю армию генерала Отта, который на месте должен был установить причины их разгрома. 16 июля Отт доложил Гальдеру, что обе дивизии не успели подтянуть свою артиллерию к тому моменту, когда они были атакованы русскими, вследствие чего и понесли большие потери. Контрудары советских войск в стык 11-й немецкой Я 4-й румынской армий, по признанию вражеского командования, вызвали значительное ослабление соединений противника. В результате этого румынские войска не в состоянии были проводить намеченную для них кишиневскую операцию. Генерал-полковник фон Шоберт решил 11 июля для проведения этой операции усилить румынские войска соединениями 54-го армейского корпуса.

Учитывая тяжелое положение войск Юго-Западного фронта, Ставка Главного Командования в первых числах июля передала в его состав 7-й стрелковый корпус, ранее предназначавшийся для Южного фронта, а несколько позже из состава Южного фронта в Юго-Западный были переданы 16-й механизированный корпус и три стрелковые дивизии (116, 196 и 227-я). Вследствие этого в Южном фронте к 11 июля осталось всего 20 дивизий, в то время как силы противника, наступавшего в его полосе, значительно возросли в связи с вводом в сражение венгерского корпуса. Это позволило противнику достичь на направлениях главного удара еще большего превосходства в силах и средствах.

9 июля ударная группировка 11-й немецкой армии, наступая на бельцевском направлении, стремилась охватить войска 2-го механизированного и 48-го стрелкового корпусов, чтобы отрезать им путь отхода на Рыбницу. Вскрыв намерения противника, командир 48-го стрелкового корпуса решил отвести войска на рубеж р. Реут. Это решение было утверждено командующим армией, который приказал отойти на этот же рубеж и соединениям 2-го механизированного и 2-го кавалерийского корпусов. Отход советских войск сочетался с упорными, активными боями арьергардных частей, вследствие чего противнику наносились большие потери в живой силе.

Впоследствии, в связи с неблагоприятно сложившейся обстановкой на других направлениях, войска 9-й армии согласно приказу командующего фронтом были вынуждены отходить за Днестр.

Как и все советские воины, мужественно действовали в первые дни войны матросы Дунайской флотилии, которые приняли на себя удар одновременно с сухопутными подразделениями, оборонявшими границу. Утром 22 июня вражеская артиллерия произвела массированный огневой налет на порт Измаил. Береговая артиллерия и корабли, находившиеся в этом порту, открыли ответный огонь. Несколько позже противник пытался открывать огонь и по другим портам, но каждый раз приводился советскими кораблями к молчанию. Чтобы не допустить вторжения врага через Дунай, корабли флотилии поставили минные заграждения между Галацем и Рени, а затем и в районе Тульчинский Рукав. Несмотря на активное противодействие береговых батарей и мониторов противника, корабли флотилии успешно выполнили эту задачу. Одновременно с тем береговая и корабельная артиллерия вела борьбу с береговой артиллерией противника, уничтожала вражеские десанты и наносила удары по районам сосредоточения войск и базирования кораблей. Части флотилии отразили все попытки врага форсировать Дунай в первые дни войны. Каждый раз с большими потерями враг вынужден был откатываться назад. Мужественные действия моряков Дунайской флотилии, которой командовал контр-адмирал Абрамов Н. О., имели большое значение в общей системе обороны южного крыла советско-германского фронта.

В середине июля войска Южного фронта, ведя упорные арьергардные бои, согласно приказу Ставки отходили за Днестр. На левом берегу этой реки были оборудованы укрепленные районы, в которых имелось достаточное количество вооружения и боеприпасов. Эти укрепленные районы сыграли большую роль в отражении вражеского наступления и внесли серьезные поправки в планы противника. Как ни стремилось немецкое верховное главнокомандование ускорить наступление 11-й армии с целью окружения ею во взаимодействии с 17-й армией и 1-й танковой группой 6, 26 и 12-й армий, действовавших западнее линии Киев Белая Церковь - Гайсин - Балта - Кишинев, оно было вынуждено согласиться с тем, чтобы дать возможность 11-й армии несколько дней вести подготовку к прорыву обороны советских войск на рубеже р. Днестр. 10 июля Гальдер записал в дневнике, что для достижения р. Днестр войскам 11-й армии необходимо три дня, а на подготовку наступления потребуется еще два дня. Поэтому переход 11-й армии в наступление, по его заключению, был возможен не ранее 16 июля.

На рубеже р. Днестр советские войска оказали упорное сопротивление врагу. Так, например, Могилев-Подольский укрепленный район, несмотря на недостаточно организованное взаимодействие частей 130-й стрелковой дивизии с его гарнизоном, сдерживал натиск противника в период с 8 по 19 июля, потеряв при этом всего 900 человек. В то же время пулеметно-артиллерийские подразделения укрепленного района уничтожили до 5000 человек и большое количество вражеской техники.

Так же стойко советские войска сдерживали натиск противника и на других участках фронта. Днестровский оборонительный рубеж был оставлен нашими частями только по приказу командующего фронтом в связи с общим отходом войск Юго-Западного и Южного фронтов.

Вместе с соединениями Юго-Западного и Южного фронтов против войск группы армий «Юг» и вражеского фронта, базировавшегося в портах Черного моря, активно действовал Черноморский флот, командующим которого был вице-адмирал Октябрьский Ф. С. 23 июня 60 бомбардировщиков. 63-й авиационной бригады, ведомые майором Совиным, нанесли удар по порту Констанца и аэродрому Мамая. В этот день самолеты морской авиации нанесли еще несколько ударов по базам противника. 24 июня вражеская авиация с территории Румынии дважды совершала налеты на Севастополь. В ответ на это советские бомбардировщики трижды нанесли удары на Констанцу и Сулин. В результате этих ударов был подожжен нефтегородок в порту Констанца. В последующие дни по военно-морским базам противника наносили артиллерийские удары корабли Черноморского флота. Кроме того, с целью воспрепятствования попыткам кораблей противника нападать на наши базы и береговые объекты, части Черноморского флота ставили оборонительные минные заграждения в районах Одесса, Севастополь, Керченский пролив и у портов Кавказского побережья. Одновременно с тем морская авиация продолжала наносить бомбовые удары по важнейшим вражеским военным объектам. В связи с этим немецко-фашистское командование было вынуждено перебросить для прикрытия этих объектов крупные силы истребительной авиации. Об этом свидетельствует запись Гальдера в служебном дневнике 25 июня: «Налеты авиации противника и атаки с моря на Констанцу усиливаются. Германские истребительные эскадрильи оттянуты на защиту районов добычи нефти».

Главным источником получения естественного горючего для фашистской Германии был в то время район Плоешти.

С тем чтобы затруднить эксплуатацию нефтепромыслов и лишить противника значительной части горючего, авиация Черноморского флота по приказу Ставки Главного Командования с 9 июля начала наносить удары по району Плоешти. Первый удар нанесли четыре бомбардировщика ДБ-З. Высокая точность расчетов штурмана капитана Лебанидзе обеспечила успех удара. Нефтеперегонные заводы были охвачены пожаром. Налеты нашей авиации на Плоешти продолжались и в последующие дни. Немецкое главнокомандование было сильно обеспокоено этим. В район Плоешти были стянуты крупные силы зенитной артиллерии и истребительной авиации. Однако это не помогало. Зарево пожарищ непрерывно висело над Плоешти. Удары морской авиации лишали противника большого количества горючего. Не случайно Гитлер требовал скорейшего овладения Крымом - этим, как он выражался, основным авианосцем Советского Союза.

Активные самоотверженные действия моряков и летчиков Черноморского флота способствовали успеху обороны сухопутных войск.

* * *

Подводя итоги вооруженной борьбы на юго-западном направлении, нужно констатировать, что в начале войны Юго-Западный и Южный фронты понесли потери и оставили значительную часть территории Украины и Молдавии. Вместе с тем важно подчеркнуть и тот факт, что своими героическими действиями советские войска, действовавшие на этом направлении, сорвали замыслы противника, рассчитанные на разгром их в приграничной полосе, на быстрый захват Киева и стремительное наступление вдоль Днепра.

Несмотря на достигнутые успехи, группа армий «Юг» не решила тех задач, которые были поставлены перед ней гитлеровским командованием. Ей не удалось окружить и уничтожить советские войска на Правобережной Украине, захватить Киев и форсировать Днепр. Темпы наступления немецко-фашистских войск на юго-западном направлении, но сравнению с другими направлениями, были наиболее низкими, а продвижение - наименьшим. Упорным сопротивлением на заранее подготовленных оборонительных рубежах и мощными контрударами части Советской Армии нанесли врагу крупные потери в людях и боевой технике. Боевые действия войск Юго-Западного и Южного фронтов в начале войны сыграли важную роль в последующем изменении противником направления главного удара и переноса основных усилий войск с западного направления на юго-западное. Это позволило Советским Вооруженным Силам усилить оборону Москвы, подготовить и сосредоточить стратегические резервы и переходом после упорной обороны в контрнаступление под Москвой нанести первое крупное поражение немецко-фашистской армии.

Архив МО СССР, ф. 228, оп. 2892, д. 16, л. 20.

Архив МО СССР, ф. отд. инж. частей, оп 433575, д. 1, л. 11.

Военно-исторический журнал № 7, 1959, стр. 100.

Архив МО СССР, ф. 228, оп. 2535, д. 33, л. 269.

 

Возможно, будет полезно почитать:

• Публичные дома в царской россии ;
• «Вы должны быть уверены, что решение взять ипотеку действительно приоритетно Последние советы раздела «Дом и дача» ;
• На каких документах обязательно нужна печать компании, а когда без нее вполне можно обойтись ;
• Состав проектной и рабочей документации ;
• Проведение экспертизы проектно-сметной документации, анализ исполнения сметы затрат ;
• Делопроизводство от А до Я ;
• Подписи каких должностных лиц какой печатью правильно заверять? ;
• Организационные аспекты контроля исполнения бюджета ;